мужчина с мечом, а Любава и храмовики почему-то посмотрели на меня.
— Как тебе это удалось?
Не знаю, как и знать не хочу!
Вскочила на ноги и со всей прыти рванула прочь с поляны. Неслась так, словно все гули из всех миров Тар-Данарии за мной гнались. Когда выскочила на опушку, то сердце из груди почти выскакивало, а в боку кололо так, словно там ежик ворочается.
— Что ж ты носишься как лань испуганная? — проворчал за спиной корд, а я чуть не заорала от страха. Еще б его и магией огрела, да только последнее колдовство все мои силы иссушило.
— У меня чуть сердце не остановилось, корд-командир, — задыхаясь, поведала мужчине, присела на пенек и разрыдалась. Вот такой вот из меня защитник Леса: чудовищ боюсь, магией не управляю, да еще и реву после каждой схватки, будь то учебная или настоящая — без разбору.
Мужчина сначала топтался молча, видимо, надеясь, что слезу у меня иссякнут быстро, но не тут-то было. Я столько натерпелась за сегодня, что обиды потоком принялись накатывать одна за другой — не остановить.
Очнулась я, когда высказала все, что было за день неприятного, но, уверена, корд и десятой части не понял — слишком невнятно я жаловалась.
— Идем, недоразумение ты рыжее, — с теплотой в голосе проговорил корд, а я даже не знала в тот момент: радоваться мне или настораживаться. А, может, возмутиться? Какое такое недоразумение?
В итоге спорить не стала, потому что на меня от страха, запоздалого и не очень, напала такая икота, что прямо хоть детские методы применяй с опусканием головы в воду и питьем той самой воды из положения скрючившись. Даже не могла напомнить, что на поляне остались его подчиненные, ведьма с храмовиками и чудовища, причем малиновые — что в этом случае хуже, было неизвестно.
А на пороге палисадника дом-предатель так призывно открыл входную дверь и при этом створкой помахал туда-сюда, что стало ясно даже корду, что за намеки расточает этот деревянный пройдоха.
— Кажется, меня приглашают остаться, — проговорил корд с такой улыбкой, что у меня внутри все так и заныло от предвкушения.
Глава 19. Лапы прочь!
Арина
— Кажется, меня приглашают остаться, — проговорил корд с такой улыбкой, что у меня внутри все так и заныло от предвкушения.
Ох, ничего себе заявление. И дом — кто его просит вмешиваться? Может и понятно, что столько лет без мужской руки, но приглашать внутрь мужчину, когда у невинной девушки и защитников-то нет, неправильно. Нужно будет провести внушение…прямо сейчас!
Корд тем временем уже сделал те несколько шагов, что отделяли его от заигрывающей с ним двери, и о которую я специально облокотилась спиной, чтобы унять непутевую доску. Словно не из березы выстругана, а из яблони, которой прикипело именно сейчас плодоносить. И вот как-то так получилось, что я оказалась прижата к двери, а корд со всех сторон закрыл мне возможность сбежать. А еще он все приближает свое лицо к моему и смотрит так проникновенно, что мое сердечко начинает трепыхаться, а щеки предательски пылать от смущения.
— А ты меня приглашаешь?
Я бы и рада ответить смело или не очень, но голос просто пропал в этот момент, а губы так пересохли, что я невольно их облизала, хотя это и не прилично — не «культурно», в общем.
Кажется, мое «некультурное» поведение что-то сделало с мужчиной, потому что он дернулся и стал приближать лицо быстрее.
Эй-ей-ей, что делать? Панические мысли завертелись в голове, убегая куда-то, словно тараканы; благоразумие почему-то вякнуло, что ситуация не очень приличная, и скрылось из поля зрения. И только любопытство внутри подбадривало: «Ну же, ну, он сейчас тебя поцелует!» И благоразумие поддакивало: «Да-да, пусть начинает уже, а пощечину, так уж и быть, ты ему после дашь».
И было до безумия интересно, как это — целоваться с таким мужчиной.
— А ну руки прочь, двуногий! — проорало нечто меховое и серое из котомки, что висела на груди корда Саже.
Мы с кордом вздрогнули одновременно, мужчина отошел на шаг, а я стремительно влетела в дом и привалилась к двери с внутренней стороны. И дышала я еще тяжелее и громче, чем после побега с поляны. А еще саднило ухо, которое неизвестный меховой мерзавец мне сегодня прокусил.
— А ну пошел отсюда, самец двуногий! — раздалось за дверью, а на эту фразу дом замер в возмущении. А я замерла, стараясь унять сердце и еще услышать что-нибудь полезное. — Нечего мою хозяйку сманивать в лес — рано ей еще детенышей иметь. А у вас у двуногих еще и ритуал пройти надо. Сначала на ритуал зови, а потом в лес завлекай!
Я стояла, задыхаясь от возмущения, с такими круглыми от негодования глазами, что полная луна бы позавидовала. Это что еще за рукавица плешивая там распоряжается моей жизнью? Кто ему сказал, что я в лес пойду, да еще за детенышами чьими-то?
А потом как поняла, что этот кусок меха имел ввиду, так и вовсе стыдно стало. Как же так, неужели я такая неустойчивая и забывчивая? Неужели, помани меня пальцем корд, я забуду враз все обиды и его невнимательность?
— Вам лучше уйти корд-командир, — прокричала так, чтобы было слышно за дверью, а дом задохнулся от возмущения — резко закрыл все ставни, заслонку в трубе и со всего размаху шибанул дверцей в подпол, который я с утра открыла для проветривания. Чувствую, следом мне пинка дадут и больше дверь не откроют.
— Конечно, Арина, мне уже пора, — услышала я в ответ какой-то чересчур радостный голос корда. — Тебе ведь нужно разобраться с этой мелкой нечистью, что на меня тут зубы скалит. Надеюсь, вы придете к соглашению, и в следующий раз он нас не потревожит… на самом интересном месте.
Мои щеки, уши, шея пылали от смущения. Губы почему-то пульсировали, словно кровь из сердца перекочевала к ним. Сердце, кстати, трепыхалось, распространяя волны неги и мечтательности. «В следующий раз…». Мммм, звучит-то как. Лучше только «на самом интересном месте…».
— Все, он ушел, можешь меня впускать! — проорал кусок меха за дверью, и та тут же распахнулась.
На пороге стоял то ли хорек, то ли куница, то ли горностай — не сильна я в этих юрких зверьках. Точно не белка. Какой-то серый и всклокоченный, словно
