белорусских коллег на столе лежали фотографии участников процесса из группы «СБМ», которой руководил Побегун, факсимиле их показаний, снимки сожженных белорусских сел и старика, прижатого к большому дереву крылом легкового автомобиля, за рулем которого сидел Побегун, суд над фашистскими пособниками в Минске в 1946 году, среди которых наверняка было немало друзей «старшины».
Удивительно, но предатель молчал. Он почти не дышал и только через минуту сказал, как мне показалось, облегченно:
— Ясно. Признаю. Хочу дать официальные показания и прошу учесть, что дальнейшей безупречной службой на пользу Родине я в какой-то мере искупил свою вину. Я очень хотел это сделать, поэтому и сменил фамилию...
Черт меня дернул, но я почти испортил все дело, вынул из кармана два снимка отпечатков сапог с мебельным гвоздем. Один со слепка.
— Узнаете?
Он, видно, удивился, что к нему стали обращаться «на вы», и не знал, чему это приписать. Я уже пожалел о своей мальчишеской выходке, но меня спас Оллонов. Непринужденно сграбастав мои сомнительные «вещдоки»[3], он, улыбаясь, спросил Побегуна:
— Как вы думаете, Илья Леонтьевич, перед вами «cмерш» или... — он протянул ему фотографию.
— Шмерц... — выдохнул Побегун.
— Конечно, он. Старые друзья, как говорится, не забываются. Тем более, что за двух битых дают...
— Сколько? — Этот вопрос старшина почти прошептал.
Мне вдруг все стало неинтересным. Столько месяцев беготни, поисков, сомнений и надежд — и в результате вот такой даже не страшный, а омерзительный противник.
Но Оллонов не терял нити разговора. Выйдя из-за стола и держа снимок «Дунаева», посылающего телеграмму, он вполне дружелюбно, как-то понимающе спросил:
— Так сколько вы успели передать?
Побегун внимательно посмотрел на фотографию и сказал:
— Это я сообщил своим родственникам в Якутию, что случайно буду в этих краях.
— И среди них есть Кирпичников? И он проживает во Львове. Недалеко от Усть-Маи?
— Какой Кирпичников? Я не знаю никакого Кирпичникова...
— Правильно, не знаете. Пока не знаете, но скоро познакомитесь, — Оллонов все еще улыбался, но внезапно резко спросил: — Где Шмерц?!
— Я... я... честно, не знаю... Он не говорил... Дал адрес этого... и сказал, чтобы я его совсем забыл... Да вот не удалось.
— И не удастся, — подал голос Дмитриев. — Наверное, пока я им займусь, а потом передадим его белорусским и украинским товарищам. Правильно?
Никто не возражал.
* * *
— ...Во Львове я прежде всего получил устный выговор от начальника за неудачный «фокус-эксперимент» со снимками отпечатков сапог. Но особенно Титов меня не ругал. И на том спасибо. Долго и нудно пришлось объясняться с командиром части, почему его бравый старшина не вернулся до сих пор к месту службы. Пришлось говорить намеками и предположениями, а я в то время еще не совсем этому научился. Да и сейчас, по-моему, тоже.
Уже без меня была проведена операция «Гауптман», которая стоила моим коллегам по работе не только трудов и пота, но и крови. Но об этом как-нибудь в другой раз.
Примечания
1
«СБМ» — фашистская организация «Союз белорусской молодежи», созданная гитлеровцами в период временной оккупации БССР.
2
«Смерш» — смерть шпионам. Так в годы войны называлась военная контрразведка.
3
«Вещдоки» — вещественные доказательства: предметы, фотоснимки и т. д.
