class="p1">Дорогая Татьяна Владимировна, давайте дружить…
В раю ты найдёшь меня на качелях
Белое на белом
Белая тень от белого кувшина на белой стене.
Картина. Моранди написал. Исключил людей, а чувство оставил.
Вот за этим чувством она каждый вечер выходит из дома.
Дело в том, что она фонарщик.
Неофициальный, конечно. Самопровозглашённый.
Она стоит на пустой 4-й линии и смотрит, как зажигаются фонари. Как будто без неё они не зажгутся.
Она говорит, что это особенное состояние, когда фонари вспыхивают в сумерки, белые летние сумерки. То есть важен не банальный контраст ночи и света, а этот щемящий, двенадцатисекундный белый свет фонарей на белом небе.
Белое на белом. Тревожат нюансы.
Потом свет накаляется, становится жёлтым, это неинтересно.
Я иду ей навстречу. Она обещала показать место, где гуляет ветер. Точно знаю: если она потеряется, то её надо искать там, где буря и непокой.
Выходим к реке. Точнее, к соединению двух рек – Смоленки и Малой Невы: посреди их встречи цветёт заброшенный остров. В глубине острова прячется фабрика. На нас глядит дом – охра светлая.
Она говорит, что это домик Бабы-Яги, которая раскаялась. Деревья стараются спрятать этот домик, но он всё равно выглядывает: тихость и смирение.
А ветер ждёт нас по адресу набережная Макарова, дом 11. Он бросается нас обнимать. Мы смеёмся и, как чайки, отрываемся от земли.
– Я жива только потому, что ты меня смешишь. Ты и ветер, – говорит она.
Кружим над Васильевским островом. Потом ветер относит нас в родной двор. Она садится на качели и спрашивает:
– А знаешь, где ветер есть всегда?
– Где?
– На качелях.
Раскачивается, её волосы бушуют на ветру.
– В раю ты найдёшь меня на качелях, – говорит она. – Но как я тебя здесь оставлю? Кто даст тебе правильный совет? За всю жизнь никто никогда не смог дать мне правильный совет. Нет, советов было тысячи, но ни одного правильного.
– Просто у тебя не было тебя.
– Точно. …Ты совершишь сто пятьдесят своих ошибок, но не совершишь двести моих.
– А ты куда собралась?! Оставайся! Поржём.
Ты смеёшься.
Сон
– Значит, по вершине горы шла женщина. По самой вершине. Но главное…
– Остановись.
– Подожди, я главное хочу рассказать.
– Хорошо, но давай как-то короче.
– Женщина шла по самой вершине горы. Но главное: на ней была красивая одежда.
– Понятно, ты уехала, чтобы по телефону мне свои сны рассказывать.
– …На ней была красивая одежда. И я вот смотрю на неё и думаю: такая тебе бы пошла – штаны драп-дерюга, как твои из Парижа, пиджак шикарный, лёгкий такой, развевается, потому что ветер сильный – как ты любишь, и очки у неё очень хорошие, коричневые, хамелеоны, как у Шахназарова. И вот я бегу за ней – спросить, где она всё это купила, чтобы тебе потом тоже купить. Бегу по этой горе, карабкаюсь, репетирую, что сказать… ты же знаешь, как я не люблю говорить с незнакомцами. В общем, я её догоняю. И уже говорю: «Простите, где вы купили…», а она оборачивается – и я вижу, что это ты! И такое облегчение!.. Такое счастье, что у тебя всё это уже есть, что это ты!
– Кто? Извини, я прослушала.
– Ты!
– Я? Слушай, а ты, оказывается, меня любишь.
– И там ты сказала то же самое! Я тебе рассказала, что бежала за женщиной, чтобы спросить, где она купила эти красивые вещи, чтобы купить тебе точно такие же, а ты говоришь: «Ты слишком сильно любишь свою маму, так нельзя».
– И я была права, кстати. Но какой чудесный сон, а что, ты говоришь, на мне было надето?
– Штаны, как из Парижа, которые ты уже сносила.
– А ещё?
– Ты что, действительно всё прослушала?
– Ну ты же знаешь, я не люблю твои сны, они всегда такие длинные. Но этот сон мне понравился.
– И пиджак шикарный, и ветер, как ты любишь. И очки коричневые, роскошные! Как у Шахназарова.
– Вчера, кстати, снова его фильм показывали.
– Какой?
– «Исчезнувшая империя». И я опять не поняла, зачем он вырезал эту последнюю сцену. Может, ты у него спросишь? Напиши ему.
– Шахназарову?
– Ну да.
Письмо Карену Шахназарову
Здравствуйте, Карен Георгиевич.
У меня нет вашего адреса, но, мне кажется, моё письмо найдёт адресата.
В первых строках своего письма я хочу сказать вам, что очень люблю ваши фильмы. Особенно «День полнолуния». Мне кажется, я живу в нём.
Но сейчас о другом: зачем вы вырезали последнюю сцену своего фильма? Странная история: режиссёр, спустя пять лет после премьеры, выкидывает последнюю сцену – не просто «последнюю», а главную, смысловую…
Выкинули. И подали как другой фильм, с другим названием. Два фильма получилось. Но неизвестно ведь – кто на какой фильм попадёт. Человечество беззащитно перед банановой коркой случая. И я как-то нарвалась: смотрю, а это не тот фильм!..
Тот назывался «Исчезнувшая империя», а порезанный – «Любовь в СССР». Эффектно, конечно, но любви нет. Она тоже исчезла вместе с империей. Хотя казалось бы: всего четырёх минут и пяти секунд не хватает, что тут такого? А вот.
Я много фильмов в этой жизни видела, много забыла. А эти четыре минуты – помню. Могу по памяти пересказать. В кадре всего один актёр и всё. Один человек. А главный герой – за кадром.
И волнует нас именно человек за кадром. И его голос: спокойный, ровный.
В общем, встретились два бывших друга. Случайно, в аэропорту. Главный герой не сразу узнаёт своего товарища юности.
– Неужели я так изменился? Или, я подумал, ты не хочешь узнавать меня?
Дружба их жила в СССР, там же она и почила. Что между ними произошло – нам известно: главный герой любил девушку, но женился на ней его друг. Предательство, после которого жизнь не кончается, но меняет маршрут.
А маршрут главного героя пролегал через время и пространство к древнему городу Хорезм – городу Ветров – исчезнувшей империи. И пока он шёл, исчезла ещё одна империя, исчезли друзья, близкие, родные. И ничего уже не исправить. Судьбы сложились.
И вот спустя десятилетия двое ведут как бы будничный разговор: как ты? а ты?..
– Сейчас живу в Финляндии… Дочка учится, я второй раз женился. С Людмилой-то мы всего год прожили. Ну а ты как?.. Ты не держишь на меня зла?
– Да нет, не держу.
Карен Георгиевич, прошло уже несколько
