Без внятного языка не будет и мерила истины.
Джон Ле Карре Язык для человека – что вода для рыбы, как говорит писатель Джеймс Кэррол: «Мы плаваем в языке». Вот почему Оруэлл писал, что распад языка сопутствует политическому хаосу: слова разлучаются со смыслами, и между реальными целями вождя и его заявлениями разверзается бездна. Вот почему США и весь мир сбиты с толку потоком лжи из Белого дома и манерой президента использовать язык как инструмент для распространения взаимного недоверия и несогласия. Вот почему в любой исторический период авторитарные режимы реквизировали язык, желая контролировать не только общение между людьми, но даже мысли – так Министерство правды в дистопии Оруэлла «1984» отрицает существование внешней реальности, оберегая непогрешимость Большого Брата.
«Новояз» Оруэлла – вымышленный язык, но многие его детали отражают и пародируют «деревянную речь» коммунистических властей Советского Союза и Восточной Европы. Среди характеристик «деревянного языка», выделенных французской исследовательницей Франсуазой Том в диссертации 1987 года, особенно заметную роль играет приверженность абстракциям в ущерб конкретному, а также тавтологиям («Учение Маркса всесильно, потому что оно верно»), неудачным метафорам («фашистский спрут пропел свою лебединую песню») и манихейству, разделяющему мир на добро и зло, не оставляя ничего в промежутке.
Коммунистическая партия Мао также вскоре после прихода к власти в Китае занялась лингвистической инженерией и создала новый политический словарь: одни слова были отменены, другим присвоили новые значения. Партийные лозунги вбивались в мозги неустанным повторением. Людей учили различать между «правильным» и «неправильным» способом выражаться, это распространялось на все виды речи – отчет о работе, общеобязательные раунды самокритики и т. д.
Одно из наиболее подробных описаний того влияния, которое оказывает на язык тоталитаризм, оставил Виктор Клемперер, немецкий еврей, лингвист, чудом выживший в Дрездене во время Второй мировой войны. Клемперер вел дневник, тщательно фиксируя повседневную жизнь в Германии под властью нацистов («Свидетельствовать до конца»), а также написал исследование («LTI. Язык Третьего рейха») о том, как нацисты использовали слова, словно «мизерные дозы мышьяка», отравляя и извращая немецкую культуру изнутри. Эта книга на исторических примерах с ужасающей ясностью демонстрирует, как рейх «проник в кровь и плоть масс»: эту идеологию несли выражения и синтаксические структуры, «вдалбливаемые в толпу миллионными повторениями и поглощаемые ею». Эта книга также – предостережение, столь же грозное, как «1984» Оруэлла, всем прочим странам и будущим поколениям: автократия способна исподволь и стремительно превратить язык в оружие для подавления критической мысли, для поощрения ханжества, для того, чтобы перехватить рычаги управления у демократических институтов.
Клемперер считал Гитлера гораздо более слабым оратором, чем Муссолини, и был поначалу удивлен тем, что лидер нацистов – злобный, неуверенный в себе человек с неприятным голосом и манерой переходить на крик – привлек столько последователей. Он объяснял успех Гитлера не столько его человеконенавистнической идеологией, сколько умением обращаться поверх голов других политиков напрямую к «народу»: слово Volk («народ») повторялось регулярно, Гитлер объявил себя голосом масс, их мессией. Этому способствовали великолепные спектакли (по сути, «псевдособытия»), которые он организовывал на пару с Геббельсом. Весь антураж, «море знамен, демонстрации, великолепие гирлянд, фанфары и хоры», сопутствовавший речам Гитлера, по наблюдению Клемперера, был рекламным трюком, отождествлявшим фюрера с величием государства.
Как и в Советском Союзе и маоистском Китае, так и в нацистской Германии слова подвергались зловещей метаморфозе. Слово fanatisch («фанатичный»), пишет Клемперер, из эпитета, обозначающего «опасное и отталкивающее свойство», ассоциировавшегося с кровожадностью и жестокостью, стало «одобрительным эпитетом, причем превосходной степени» той беззаветной преданности, на которой строится рейх. Прилагательное kämpferisch («бойцовский, боевой») тоже стало позитивной оценкой, обозначая в Третьем рейхе нацеленное на самоутверждение (защитой или нападением) бескомпромиссное состояние духа и воли». С другой стороны, слово «система» сделалось презренным, поскольку ассоциировалось с Веймарской республикой, которую нацисты ненавидели примерно так же, как нынешние правые республиканцы ненавидят то, что они именуют «глубинным государством».
Mein Kampf («Моя борьба») Гитлера была опубликована в 1925 году. Эта книга, по мнению Клемперера, уже зафиксировала все основные свойства нацистской риторики и письменной речи. В 1933 году язык клики перерос в язык всего народа. Как если бы жаргон альтернативных правых, их коды и пароли, по которым узнаются единомышленники, все эти расистские и оскорбительные для женщин штампы вдруг вошли в мейнстрим и стали привычным элементом политического и общественного дискурса.
