и до этого не скрывал своих чувств, признаваясь мне в любви словами и делами. Раз за разом повторяя, что любил меня в каждой из своих жизней. Пока я сама не осознала, что уже давно не вижу никого другого, что даже не могу думать ни о ком ином и не способна представить себе будущее, в котором Райлена не будет рядом со мной. Счастливого, здорового Райлена.
Официально королевой Айзенвейла я не стала до тех пор, пока не забеременела — и это был мой собственный выбор. Я хотела дать понять Райлену, что, несмотря на события у вулкана, он всё ещё может выбирать своё будущее — как и я. А Рей раз за разом повторял, что выбор сделал давным-давно, и все и так знают, кто его королева.
Но Райлен боялся, отчаянно боялся, что я решу уехать, и потому не давил. Заваливал подарками, придумывая, будто они от кого-то другого, пытался общаться с Орином, который видел в нём кумира и короля, но не доверял, даже повысил Отто, считая, что это меня порадует.
Кого это не обрадовало — так это самого Отто, и после этого он почти полгода не возвращался в Блекхейвен, отправляясь в самые неблагополучные регионы Айзенвейла — к последним кланам, не желающим жить по новым порядкам. А потом он вернулся… с женой.
К тому моменту я уже была коронована и глубоко беременна, и больше всего на свете боялась того, что у меня возникнут осложнения, что я не смогу выносить и родить здоровое дитя. Моя паранойя передалась и Райлену, который мечтал отправиться обратно в Синюю Трясину, но путь туда для нас был закрыт.
Пока.
После совета сорока ярлов слухи о моей страшной силе разошлись по Айзенвейлу и дальше — за пределы северных земель, по всей Ксин'тере, дойдя даже до Терезии. Информация о двух магах, сила которых совсем недавно казалась невозможной, напугала людей, но одновременно дала нам дополнительные рычаги влияния.
Правитель Ксин'теры впервые ответил согласием на требование вернуть камни и начал обсуждение перемирия между двумя королевствами — а также условий возвращения захваченных пограничных деревень в обмен на эти самые камни. Во многом восточная Терезия повлияла на Ксин'теру, требуя решить вопрос миром, не желая влезать в войну с Айзенвейлом.
Точнее — в войну со мной и Райленом.
Не все северные ярлы радовались мирному исходу — они требовали крови правителя Ксин'теры, и тот мудро оставался в столице, не приближаясь к границам. Предательство, произошедшее сотни лет назад — то, после которого погибли все сильные маги Севера и сошли с ума берсерки — не было забыто… хотя нынешний король, по правде говоря, не имел к тому никакого отношения.
Слава богам, первое время многие ярлы были слишком заняты попытками найти Ярвена, считая, что тот привёл их в Хьялтару на смерть, когда сам сдружился с южным магом, обезопасив себя.
Я не знала, нашли ли Ярвена или нет — и не хотела знать. Но в какой-то момент на связь неожиданно вышла Бриджид с информацией, которая могла нас заинтересовать. Бывшая невеста Райлена явилась в траурных, чёрных одеждах и просила пощады — не для Ярвена, а для себя и своего брата, наследника клана Скайхельм, того самого, кого признавали клановые камни. При Райлене значение их крови утратило былую силу, но он предпочитал не трогать наследников — на всякий случай. Бриджид не просила за Ярвена, а я не спрашивала, что с ним случилось.
Когда я спустилась к ней, беременная, её губы скривились в ухмылке, полной боли и страдания. Райлен стоял между нами, не позволяя ей даже смотреть на меня — и это словно ещё сильнее ранило Бриджид.
А после она… поведала нам о брате Теодена Дрейгорна, которого тот давно искал. Возможно, не из братской любви, а из опасений, какие секреты тот может передать. Вместе с Гарвином Дрейгорном была и женщина — некая леди Лилеана Муради, которую передали работорговцам, но это имя тогда ничего мне не сказало.
Возможно, Талира знает больше?
Райлен простил Бриджид и разрешил ей жить в клане Скайхельм. Конечно, ни о каком управлении кланом речи идти не могло — не после того, как их отец открыто предал Рея.
С тех пор Бриджид никогда больше не видели в красном.
Не все были согласны с решением короля Айзенвейла, не все собирались принимать Бриджид, но Рей был неумолим. И он, и я давно понимали, что хаосу и варварству пора положить конец.
Талире не нужно красть у соседа, чтобы Синяя Трясина процветала. Герцогине не нужно рабство, чтобы люди не бунтовали.
Но мы жили не в Ксин'тере, а в Айзенвейле, и почти каждое «цивилизованное» решение Райлена встречало сопротивление. Люди отчаянно не желали отказываться от старых укладов, к тому же на Севере не было централизованной сильной веры, которая удерживала бы население от насилия.
Талира считала, что такой верой сейчас должны стать Райлен и я — «перерождённые Равинор и Сольвейг».
Ситуация стала чуть лучше, когда на свет появилась Игритт. Райлен чуть с ума не сошёл и чуть не убил повитух, которых сам же долго собирал по всем окрестным кланам. А стоило нашей дочке появиться на свет, как он тут же бросился ко мне, уверяя, что больше никогда, никогда мне не придётся проходить через такое, что он и пальцем ко мне не прикоснётся. Мне даже казалось, что он плакал.
Вообще-то, повитухи сказали, что роды у меня прошли очень легко. Они даже не сомневались, что кто-то настолько крепкий и сильный, как перерождённая Сольвейг, легко справится. Но всё, о чём я тогда думала, — это о словах доктора Ларссона:
«Знаешь насколько высока смертность среди аборигенного населения при родах — как среди женщин, так и среди новорождённых? При этом физическая сила и здоровье зачастую не играют никакой роли. Потенциальные осложнения столь многочисленны и сложны, что аборигены не в состоянии даже осмыслить степень риска. Более того, их традиционные методы лечения нередко усугубляют ситуацию».
Хорошо, что Райлен не присутствовал при всех этих откровениях.
Я не знала, была ли у Игритт магия, и если была, то чья — моя или Райлена. Для нас обоих, всё ещё не способных полностью поверить, что мы стали родителями, это не имело значения.
Зато для остального Айзенвейла имело, но ещё большую роль играла её кровь. Игритт не было и четырёх месяцев, когда мы встали рядом с Халвэ и оросили камни клана парой капель детской крови,
