Суда медленно, не поднимая даже бурунов перед штевнями, бесшумно поплыли в тумане.
К правилу офицер поставил одного из своих людей, сам спустился в казенку, куда перенесли и его баул. У двери казенки встал англичанин. Через некоторое время двое матросов отвязали от мачты Герасимова, подвели его к корме и подтолкнули к входу в казенку. Матвей спустился в бывшее свое жилище. Офицер сидел за его столом в расстегнутом жилете и что-то писал на листе бумаги. Шляпа и мундир валялись на постели, покрытой клетчатым пледом, шпага и кортик висели на гвозде близ кровати. Герасимов молча ждал у двери.
Офицер бросил перо и, взяв в руки бумагу, обратился к Матвею:
— Фамилия?
— Ну, Герасимов, — нехотя отозвался кормщик.
— Нью-ге-ра-си-моф, — повторил офицер, записывая фамилию в книжечку, которую достал из внутреннего кармана жилета.
— Имья?
— Ну, Матвей…
— Нью-мат-вэй. — Офицер как-то странно посмотрел на кормщика. Потом снова заглянул в свою бумагу:
— «Эвлус» ест приз[52] адмирал Киллингстон. Понимат?
Герасимов хмуро молчал.
— Команда «Эвлус» ест пленик, — продолжал офицер, заглядывая в бумагу. — Адмирал Киллингстон предлагает команда «Эвлус» служит британски корона. Британски флот нужна много кэроши матрос. — Он поглядел искоса на Герасимова. — Не согласэн — тюрма. Понимат?
— Да што ж тут не понять, — ответил Матвей.
— Согласэн служба британски корона? — переспросил офицер.
— Нет, — отрицательно мотнул головой Герасимов. — России тоже мореходы надобны.
Офицер некоторое время смотрел на Герасимова. Потом снял с гвоздя шпагу, стукнул дважды носком ножен в подволок[53]. Вошел матрос, толкнул Герасимова к выходу.
Его снова привязали к мачте, а в казенку повели Ефрема Безуглова.
Мужики выжидательно глядели на кормщика.
— Чего ему, Матвей? — не выдержав, спросил Васильев.
Герасимов нахмурился.
— Велит служить королю ихнему матросами, навроде энтих… — он кивнул головой в сторону англичан, которые пристроились на палубе у входа в поварню и шумно играли в кости. — А не то дак на каторгу.
Мужики подавленно молчали.
— А ты? — осторожно полюбопытствовал Иван.
Герасимов так глянул на своего подкормщика, что тот пожалел о заданном вопросе.
— Ну-к, ладно, — сказал Иван Васильев, — всема пойдем на каторгу ихню. Всема-то оно не боязко.
Привели Ефрема. К казенке матрос погнал Липата.
— На каторгу? — спросил Ефрема подкормщик.
— А нешто стану служить псам энтим бешеным, раздери их лихоманка, — выругался Ефрем. — Куды они Митроху да Кузьму поволокли?
— Небось в службу свою, — предположил Иван.
— Вот так служба, леший их задави, — лодьи по морю имать да грабить, — бушевал Ефрем. — Прыз адмираловый… Разобью те морду и рыло и скажу: так и было. Што им худого «Евлус» соделал? Али дорогу заступил? Али хвоста прищемил?
Матросы, занятые игрой в кости, похохатывали, поглядывая на разошедшегося Ефрема.
— Вона служба ихня, — пробурчал Игнатий. — Кому страсти-напасти, кому смехи-потехи.
Герасимов, слушая мужиков, искал хоть какой-нибудь выход из создавшегося положения. Но ничего путного в голову не приходило, и нечего ему было сказать в утешение своим товарищам.
Всех по очереди таскали к офицеру. Все отказались служить англичанам.
Закончив беседу с последним, Иваном Васильевым, офицер вышел наверх, подозвал матросов, игравших в кости, отрывисто приказал им что-то и вновь скрылся в казенке.
Матросы, посмеиваясь, окружили поморов, отвязали от мачты, оставив руки связанными за спиной, и вдруг обрушили на них град кулачных ударов. Они били ожесточенно, не разбирая куда.
Оставив мужиков лежать на палубе в крови, матросы отошли к носу, зачерпнули ведро воды, начали умываться. Потом спустились в поварню, захлопнув за собой дверь.
Очухавшись, мужики по одному переползли к мачте, уселись вокруг нее, прижавшись друг к другу. Лица их были в синяках, в кровоподтеках. Кровь запеклась в бородах и на бровях, одежда на некоторых была изорвана.
— Чисто зверье, — проговорил сквозь зубы Игнатий.
— Мне б руки развязать, — прохрипел Липат. — Эх, погулял ба по их головам тресковым…
— Погуляешь, — сплюнул кровью Ефрем, — враз спроводят рыбам на харч.
— А и ништо, — вскинулся Липат, — пропадай голова, да не на радость ворогу.
4
Всю ночь дрожали от холода мужики, сидя со связанными руками у мачты. Матросы то и дело менялись у правила.
К утру стало еще холоднее. Туман разнесло, повеял ветерок, появилось солнце. Лодью запокачивало.
Из поварни запахло варевом. Герасимов вспомнил, что давно уже не ел, засосало в желудке. Он поглядел на дверцу кладовки. Та была под большим замком.
В двух мисках на подносе матросы понесли что-то в казенку. На мужиков они не обращали внимания.
Затекли ноги, руки, все тело. Матвей с трудом поднялся, прислонился к мачте, огляделся, щурясь от солнечных бликов на волнах.
Фрегат, одетый всеми парусами, увлекал лодью на юго-запад. Слева синели гористые берега Норвегии.
— И впрямь к Англии прет, — заметил Матвей.
Он долго стоял так, то прикрывая глаза, то оглядывая горизонт. «Может статься, последнее плавание твое, кормщик», — с тоской подумалось Герасимову.
Вышел офицер из казенки. Матросы подошли к мачте. Офицер достал листок, уткнулся в него, начал читать:
— Ньюгерасимоф и Васил’еф должен дежурит у руль по очеред. Понимат?
— Ишь чего удумал, — пробурчал Васильев, — себя ж самих в полон везти. Пущай хоть до смерти изобьют…
— Мальшик Клим, — продолжал офицер, — мой слуга, бой. Понимат?
— Не стану я служить ему, — дернулся Климка.
— Погоди, — остановил его Герасимов. — Не лезь середа наперед четверга. И ты, Иван, — продолжал вполголоса Герасимов, — нешто не разумеешь? Соглашаться надоть. Со-гла-шаться, — повторил он с нажимом.
— Ладноть, — ответил Матвей офицеру и кивнул. — Станем дежурить. А Климка — слугою… бой.
— Да ты што, Матвей? — прошипел Васильев.
— Молчи покудова, Ваня, — взмолился Герасимов. — Коли веришь мне — молчи да делай, што велю.
Васильев замолк, нахмурясь.
Молчали и мужики.
Матрос развязал Климкины путы, отвел его к казенке. Затем освободил Герасимова и Васильева. Они принялись разминать налитые болью руки.
Офицер опять заглянул в бумажку.
— Парус, — велел он и указал наверх.
Герасимов подтолкнул хмурого Ивана к снастям, жестом показал матросам присоединиться к нему.
Офицер подал команду, трое англичан бросились помогать Матвею с Иваном.
— Э-эх, раз! — командовал Герасимов. — Э-эх, два…
Райна[54], расправляя парусиновое полотнище, поползла по мачте вверх. Подняв ее до упора, закрепили снасть, разнесли и прихватили к утицам[55] подборные.
Герасимов стал за правило, Иван сел на бухту троса. Оба молчали. Рядом стоял англичанин с ножом на поясе, опершись о перила — фальшборт.
Вышел из казенки Климка с сапогами офицера. Глянув исподлобья на Герасимова, он принялся чистить их.
Через четыре часа к правилу стал Васильев. Матвей потоптался рядом, потом спустился с кормы на палубу, не торопясь пошел к носу, осматривая и трогая по пути снасти.
