ему подходил: сиреневая шелковая рубашка, наполовину расстегнутая, обнажала грудь, украшенную несколькими татуировками. Длинные волосы покачивались в такт его движениям, пока он пел слова песни, а группа позади него играла на различных инструментах. Они, казалось, полностью погрузились в музыку, слегка покачивая головами, прикусывая губы с улыбками на лицах, и я тоже невольно начала кивать в такт и покачивать плечами.
— Знаешь, Макдональдса было бы более чем достаточно, если ты хотел произвести впечатление, — сказала я с легким смешком, наклонив голову и рассеянно поглаживая пальцами колье на шее, разглядывая мужчину напротив. — Я была бы вполне счастлива пойти в небольшое кафе Альфреда — там делают обалденные сэндвичи, — призналась я, осознавая, насколько это всё выходит за рамки моего привычного мира, хотя я, безусловно, ценила его сюрприз. Я была простой девушкой, любящей простые вещи, и как бы великолепен ни был сегодняшний вечер, он превосходил всё, что я могла себе представить.
Я собиралась на свидание в президентском люксе самого большого и дорогого отеля Вегаса, затем Массимилиано забрал меня и привез на вертолетную площадку, откуда мы долетели до здания неподалеку, и теперь мы ужинали в шикарной обстановке на крыше ресторана, который я часто видела на фотографиях знаменитостей в интернете.
Появился официант — молодой человек примерно моего возраста, может, чуть старше. У него были светло-каштановые волосы, уложенные в аккуратную прическу, и внешность, считающаяся привлекательной для нашего поколения. Я улыбнулась ему, когда наши взгляды встретились, и он улыбнулся в ответ.
— Мистер и миссис Эспозито, могу я принять ваш заказ? — вежливо спросил он, держа руки за спиной. Он не осмеливался смотреть в сторону Массимилиано, и даже когда официант отвел взгляд, тень его улыбки всё еще оставалась на лице.
Я решила не комментировать то, что он назвал меня миссис Эспозито, и вместо этого посмотрела на Массимилиано, ожидая, заговорит ли он, но тот наблюдал, как один из его людей наливает воду из графина в его бокал.
— Эм, да, можно мне, пожалуйста, шампанского? — обратилась я к официанту.
Он кивнул, глядя прямо в стол, а не на меня.
— Вас устроит Veuve Clicquot 1841года? — спросил он, и мои брови взлетели вверх при упоминании этой даты.
— Ус… устроит ли меня? 1841? Я даже не знала, что оно бывает настолько старым, — пролепетала я, и молодой человек усмехнулся в ответ. Я рассмеялась и посмотрела на Массимилиано, ища одобрения по поводу шампанского. Но он молчал, перекатывая между пальцами золотую монету. Он смотрел на меня своими пустыми, серыми глазами, как всегда, без эмоций, и я не могла понять, что он чувствует.
— Да, конечно, — в итоге сказала я. — Это было бы замечательно.
— Хорошо, что-нибудь еще? — спросил официант.
Массимилиано по-прежнему молчал, поэтому я продолжила, решив, что, возможно, он ждет, пока я первая сделаю заказ.
— Я не понимаю половину того, что здесь написано. Может быть, вы что-нибудь порекомендуете? — спросила я, подперев подбородок кулаком и улыбнувшись ему. Он снова встретился со мной взглядом, его щеки залил румянец, и он смущенно улыбнулся. Я всего лишь пыталась быть вежливой и поддержать разговор, потому что сама работала в сфере обслуживания и не понаслышке знаю, как пренебрежительно люди могут относиться к официантам. Но, видимо, это смутило его, хотя я не стала на этом зацикливаться.
— Мы будем всё, что есть в меню, — произнес Массимилиано голосом, в котором не было ни капли доброты. Он был резким, холодным, без эмоций — именно таким, каким я его любила. Молодой человек не стал медлить, он практически убежал, оставив меня наедине с Массимилиано. Я нервно теребила дорогую салфетку с гравировкой, прежде чем положить ее себе на колени, вспомнив какой-то фильм, где я видела, как так делают.
— Потрясающее место, — сказала я, застенчиво улыбнувшись и убирая прядь волос за ухо, избегая встречаться с ним взглядом. — Спасибо. Я никогда ничего подобного не испытывала, — честно призналась я, отпивая красное вино из бокала, который мне налили, как только мы пришли. — Я привыкла к еде навынос из местных закусочных, и, если хочется чего-то особенного, то это Макдоналдс. Так что в подобном заведении я впервые.
Я сделала еще глоток вина и посмотрела на Массимилиано.
— Так значит, раз ты здесь, тебя уже освободили? — спросила я, и он коротко кивнул, что заставило меня улыбнуться.
— Ты скучал по своей семье? Собираешься вернуться домой? — спросила я, ожидая услышать о его планах теперь, когда он не в тюрьме. Я была рада, что он наконец обрел свободу. Думаю, никто не хочет сидеть в заключении.
Потом я вспомнила, какой маленький городок у нас и насколько шикарно он живет. Вероятно, он из какого-то большого города, и денег у него больше, чем можно потратить. Он, вероятно, уедет и вернется к своим делам, а я останусь одна, без него.
— Да. Я возвращаюсь домой, — ответил он, проводя пальцами по бороде.
— О, — я попыталась скрыть разочарование в голосе.
Прокашлявшись, спросила:
— И куда же?
— В Венецию. Мне нужно вернуться к своим делам и наладить их управление, — он жестом попросил долить ему воды в стакан, и один из его людей тут же подошел, выполняя приказ. — Мой брат сейчас занят недавним браком и маленьким ребенком, я должен дать ему возможность позаботиться о своей семье.
— О, Сальваторе? Здорово. Я заметила обручальное кольцо на его пальце. И я не знала, что ты итальянец. Хотя нет, погоди, я не могла точно определить твой акцент, но теперь, когда ты сказал про Венецию, понимаю, что он итальянский. Правда, не очень сильный, — заметила я, тараторя от радости, что он со мной разговаривает.
Но я резко замолчала, допила остатки вина и вздохнула.
— Венеция... это далеко, — наконец произнесла я. — Прости, — извинилась я, качая головой. — Я веду себя глупо. Просто... наверное, это кажется странным. Я провела с тобой лишь последние четыре недели? Ты стал важной частью моей жизни, и теперь вот так... конечно, я рада, что ты наконец на свободе, но мне немного грустно, что ты уезжаешь.
— С чего ты взяла, что не едешь со мной, поэт? — это был его единственный ответ, пока он пил воду, безучастно наблюдая, как мои глаза наполняются слезами.
У меня отвисла челюсть, а брови взлетели вверх.
— Ч...что? Я не могу поехать в Венецию, — сказала я с удивлением и легким недоверием. — То есть, моя жизнь здесь, понимаешь. Съездить в гости — конечно, я бы не отказалась… Но остаться — не думаю.
— Я что-то не припомню, чтобы я, блядь, давал тебе выбор, поэт, — он
