в комнату отдыха и всё не так поняла. А Власов даже не потрудился рассказать! Он согласился на развод и был со мной так холоден, что я поверила в измену, которой не было.
Искоса смотрю на Марка, который внимательно слушает высокого полноватого врача и записывает его ответы в блокнот. Будто ощутив моё внимание, он отрывается от записей, и наши взгляды встречаются. Сердце пропускает удар.
А потом взрывается хохот, и я оборачиваюсь, столбенея от изумления. Вместо того чтобы кидать в Женю классические помидоры и яйца, избавляясь от злости на изменника-мужа, мои девочки подошли к домашнему заданию творчески.
В Филатова летят бумажные самолётики из туалетной бумаги, на листах которых были написаны проклятия. Взрываются, лопаясь, прозрачные резиновые шарики с пимпочкой, которая не оставляет сомнений, что именно наполнили водой. Или не водой? Что-то зелёное вязко стекает по дождевику под всеобщее веселье.
Женя смотрит на меня так, будто его привязали к позорному столбу и выставили на всеобщее обозрение. И порадоваться бы случайной мести, а не могу. Останавливаю девочек и бросаю клич:
– Кто-нибудь хочет постоять на этом месте? Хорошая практика для работы с чувством вины для тех, кому трудно просить прощения или нереально его получить.
– Я хочу, – неожиданно выступает Марк.
Мои девочки во главе с Любочкой радостно бросаются переодевать мужчин. С лёгкой подачи Власова потянулись и другие мужчины, и в какой-то момент всё вдруг перерастает во всеобщее сражение. Как дети, врачи бросаются друг в друга бумагой и шариками с водой, пока коробки из-под презервативов, привезённые девочками, не пустеют.
Мокрые, запыхавшиеся, но очень довольные, люди расходятся, весело обсуждая второй день и предвкушая третий. Я улыбаюсь, наслаждаясь всеобщей атмосферой. Уже знаю, какую практику дам завтра, но пока храню секрет.
Ко мне с решительным видом идёт Женя, но его опережает Власов:
– Ты собиралась заехать в полицию.
Филатов тут же поворачивает к палатке, делая вид, что его очень интересуют рекламные флаеры на раскладном столе. Читает их, но посматривает в нашу сторону. Понимаю, что тянуть с разговором дальше нельзя, но Марк прав – полицию тоже не стоит заставлять ждать. Поэтому прощаюсь и доверяю остальное Любочке.
Иду к своей машине, а Власов следует за мной.
– Нет, – бросаю не оборачиваясь.
– А я ничего не говорил, – хмыкает он.
– Нет, ты не поедешь со мной, – поясняю я.
– Я лишь провожу тебя до машины. Не думай, что беспокоюсь. Хочу ещё немного полюбоваться красивым видом сзади.
Шиплю ругательство, а он иронично хмыкает. Нажимаю пульт, отключая сигнализацию, сажусь за руль, но машина не заводится. Что происходит?
Глава 19
Когда Власов, закрывая капот, поворачивается ко мне и знакомо ухмыляется, ёкает сердце.
– Всё так плохо?
– Аккумулятор разрядился, – вытирая руки тряпкой, сообщает Марк и показывает на свой автомобиль. – Идём, подвезу. Как знал, что тебе потребуется моя помощь.
– Признайся, ты проклял мою машину? – несчастно спрашиваю я.
– Её и проклинать не нужно, – ворчит, окидывая автомобиль пристальным взглядом. – Ты когда последний раз ТО проходила?
– Как положено, каждый год, – парирую я и прищуриваюсь. – Или ты проклял не машину, а меня? Если задуматься, в тот момент, когда ты снова появился на горизонте, всё пошло кувырком.
– Ты забыла, что сама меня вызвала? – хмыкает он и открывает мне дверцу, помогая сесть. – Не могу утверждать, было ли проклятием, что именно в тот день я подменял врача скорой. Мне так кажется, что это счастливая случайность.
Замолкаю, понимая, что он прав. Каждый раз, когда мне было плохо, Марк чудесным образом оказывался рядом, будто стал моим ангелом-хранителем. Зло выдыхаю и мотаю головой. Какой ещё ангел? Не хватало только нимб ему нацепить! Он мой бывший, и на этом всё.
– Не согласна? – выруливая на дорогу, косится на меня Власов. – Неужели ты до сих пор ненавидишь меня, Сонь?
– Нет, – поразмыслив, отвечаю я. – Просто не хочу тебя видеть.
Он кривится и смотрит на дорогу.
– Что ж, мне жаль тебя расстраивать, но теперь я знаю, что у меня есть сын, и не намерен отступать.
– Зачем тебе это? – восклицаю в сердцах. – Не говори, что вдруг решил поиграть в семью, не поверю.
– До сих пор у меня это получалось, – холодно цедит он.
– Да что ты? – выгибаю бровь. – Прости, пожалуйста, но о каких «до сих пор» речь? Это когда ты заявил, что в принципе не желаешь иметь детей?
– Я был неправ, – неожиданно миролюбиво отвечает он и бросает на меня быстрый взгляд. – Люди меняются, Сонь. Психолог должен это знать лучше других.
– Именно потому, что психолог, я знаю – люди не меняются, – сухо парирую. – Меняются лишь условия, в которых они себя проявляют с той либо другой стороны.
– Но эту мою сторону ты принимать не хочешь? – напряжённо спрашивает он. – Не веришь, что я смогу стать хорошим отцом? Ведь условия изменились.
– Я в это не верю, – честно признаюсь ему и задаю вопрос, который тревожит меня уже два дня: – Со второй женой почему развёлся, можешь сказать? Если я права, то причина была та же, что и у нас.
– Ты неправа, – резко отвечает он и мрачнеет. – Там другое.
Но я настаиваю, поскольку уже завела этот разговор и хочу выяснить всё до конца.
– Что именно?
– Она мне изменила.
– Вот как?
– Что? – кривится он. – Радуешься? Считаешь, я получил по заслугам?
– Вообще-то нет… – Вздыхаю и выпаливаю как на духу: – Узнала, что ты мне не изменял с Лерой. Почему тогда не оправдывался?
– А зачем? – горько уточняет он. – Ты уже решила развестись. Мне было больно, Сонь. Очень больно! Я считал, что ты меня разлюбила, потому и уходишь. А гипотетические дети были лишь предлогом.
– Я уже была беременна. – Смотрю в окно и глотаю застарелую боль. – Потому и решила уйти. Ведь я очень хотела ребёнка! И вовсе он не гипотетический, а самый настоящий. Мой милый шалопай, без которого не представляю жизни.
– А сказать было не судьба? – зло спрашивает Марк.
Я поворачиваюсь к нему и спокойно объясняю:
– Боялась, что ты потребуешь аборт. Я и так ненавидела тебя за измену, не хотела ещё и презирать за желание убить ребёнка. Для меня это слишком много значило.
Некоторое время мы едем молча.
– Мне кажется, я бы не потребовал, – вдруг тихо говорит Власов. – Но что было бы на самом деле, мы никогда не узнаем.
И тут меня охватывает злое веселье. Не знаю, устроили ли гормоны шабаш или всколыхнулась обида за все годы, что растила Артёма одна, но я выпалила:
– Почему же? Давай проверим.
