решать эти проблемы прямо в кабинете врача, риторически вопрошал он. «Разумеется, лучше заниматься профилактикой, чем ограничивать усилия строительством все большего числа стационарных клиник».
Председателя подкомиссии, сенатора из Нью-Мексико по имени Деннис Чавес, убедить не удавалось. А что, если федеральное правительство выделит средства для этого типа исследований, а врачи в Кридмуре, получив все преимущества такой ценной, субсидированной правительством профессиональной подготовки, затем развернутся и уйдут в частную практику, задал он вопрос.
– Следует ли делать эту работу для блага людей в целом? Или ее следует делать для блага психиатров?
Артур, с его неколебимой верой в честность представителей медицинской профессии, не согласился с самой предпосылкой этого вопроса.
– Основной функцией врача как раз и являются интересы людей в целом, – возразил он.
– Верно, – заметил Чавес. – Но я знавал и таких врачей, которые являются обычными «венецианскими купцами».
На мгновение Артур внутренне вскипел. Завуалированный антисемитизм в 1950 году был привычной чертой американской жизни – даже в Сенате Соединенных Штатов. Но упоминание «венецианского купца»?! Намек столь очевидный, что и намеком-то не был. Уж не видит ли комиссия в Артуре какого-то Шейлока, стремящегося обманом выманить у них ассигнования?
– К счастью… – начал Артур.
Но Чавес, не дослушав его, перебил.
– Скорее, к несчастью! – рыкнул он.
– К счастью, – продолжил Артур со всем возможным достоинством, – мне такие не встречались.
* * *
С какими бы предрассудками Артур ни сталкивался во внешнем мире, для агентства «Макадамс» он был царь и бог. В рекламных кругах ходили слухи[267], что под руководством Саклера творятся изумительные дела. Фирма стала «магнитом» для талантов. У Артура был глаз наметан на хороших людей, и он начал нанимать копирайтеров и художников, сманивая их из других агентств. По стандартам тех дней он был удивительно широко мыслящим работодателем. Если у человека были талант и энергия, остальные условия мало его волновали. Он приглашал к себе многих евреев в те времена, когда они не могли найти работу в других агентствах. «Саклер питал слабость[268] к беженцам из Европы и брал их на работу», – вспоминал Руди Вольф, художник и дизайнер, который работал в «Макадамсе» в 1950-е. В их числе были люди, пережившие холокост, бежавшие от нищеты и бедствий. «Были среди них врачи, – продолжал Вольф. – Дипломированные доктора, которые в жизни не пошли бы работать на рекламное агентство, но он как-то чуял их. Люди, которым было нелегко найти работу из-за их акцента. Мы брали на работу чернокожих. Некоторые писатели, которых он нанимал, пострадали в результате маккартистских слушаний и вообще не могли найти никакой работы. Но Артур их брал». Однажды дизайнер-швед, убежденный коммунист, закатил сцену, разжег в офисе костерок и спалил часть рекламных объявлений «Макадамса», демонстрируя тем самым свое отвращение к подобному «капиталистическому мусору». «Арт-директор разбранил его, – вспоминал Вольф. – Всем нам казалось, что это ужасно смешно. Но он так и продолжал ходить на работу».
Артур и сам в тридцатых годах заигрывал с коммунистическими идеями[269], поучаствовав в организации профсоюза во время учебы в медицинской школе и вступив в антифашистскую организацию. Такие увлечения не были чем-то необычным для молодых людей, взрослевших в Бруклине в пору Великой депрессии: в те годы многим казалось, что капитализм потерпел неудачу. Похоже, эти взгляды разделял и Мортимер. А Рэймонд, согласно рассекреченным документам одного расследования ФБР, вообще стал полноправным членом Коммунистической партии[270], вступив в ее ряды вместе с женой, молодой женщиной по имени Беверли Фельдман, на которой женился в 1944 году. «В «Макадамсе» было немало «политически неблагонадежных» людей[271], – вспоминал Джон Каллир, который пришел работать к Артуру в этот период, а потом добавлял с хитрой усмешкой: – Что мне там и нравилось».
«У нас была куча денег, которые мы могли тратить на работы художников, и они приходили к нам со своими портфолио», – вспоминал Руди Вольф. Одним из молодых художников, наведывавшихся в офис агентства, был Энди Уорхол[272]. «Будучи арт-директором и имея в своем распоряжении все эти деньги, я говорил ему: «Энди, сделай десять детских головок, чтоб были красивые рисунки», – продолжал Вольф. – Он прекрасно рисовал». Уорхолу нравилось рисовать кошек. «Макадамс» использовал один из его «кошачьих» рисунков[273] для рекламы компании Upjohn.
Может быть, Артур и приветствовал свободную творческую атмосферу, но это не означало, что с ним было легко работать. По словам Тони Д’Онофрио, который тоже одно время трудился в его фирме, он был «противоречивым, выбивавшим из равновесия и трудным»[274] человеком. Артур-начальник не давал спуску ни себе, ни другим. Поскольку у него самого имелся опыт копирайтера, он беззастенчиво вникал во все детали[275]. Даже в благодушном настроении Артур бывал довольно резок. Когда евреи-сотрудники приходили к нему и настаивали на повышении, Артур отказывал, ссылаясь[276] на царивший в их индустрии антисемитизм и говоря: «Ну куда вы еще пойдете?» Когда один копирайтер получил предложение о работе от Eli Lilly[277], Артур фыркнул: «Lilly? Они не любят евреев. Через месяц они от вас избавятся».
«Платили нам не то чтобы очень хорошо[278], – вспоминал Руди Вольф. – Но никто не уходил».
Вольф сам был евреем и строго придерживался правил кашрута. Когда он обручился со своей будущей женой, Артур сделал ему сюрприз, организовав вечеринку, чтобы отпраздновать это событие, в доме на Сиринтон-роуд. Артур с Мариэттой заказали угощение для вечеринки, и Артур позаботился о том, чтобы кошерные блюда отличались от остальных, велев пометить их маленькими флажками со звездой Давида. Вольф был растроган, однако в то же время усмотрел в этом жесте некую искусственность. «Это вроде как улучшало его имидж»[279], – вспоминал он. Такие приятные мелочи позволяли Артуру выступать в роли внимательного, гуманного работодателя. «Я не был дураком, – говорил Вольф. – Он сделал это для меня – но при том сделал это и для себя». Как вспоминал другой коллега Саклера в те годы, Гарри Зеленко, «Арти мог быть очень обаятельным[280]. Но при этом по сути своей он был человеком эгоистичным».
Когда Артур пришел в «Макадамс», у него была одна очевидная соперница[281]: молодая женщина по имени Хелен Хаберман, протеже самого Макадамса, которая, как полагали некоторые, должна была возглавить фирму, когда старина Мак отойдет от дел. Хаберман написала роман[282] в популярном жанре «романа с ключом» о жизни молодой женщины, работающей в манхэттенском рекламном агентстве. Один из персонажей романа – амбициозный молодой ньюйоркец, который с величайшим воодушевлением говорит о проводимых им экспериментах с гормонами и биохимией
