Я вырвусь из мучительных обьятий.Дай, Господи, мне мзды не возлюбить,Дай, Богородица, мне совесть не утратить,«Для послушанья, ради пользы братий»[1]
Дай все раздать, что ты мне дал потратить.Дай, Господи, тебя мне не забыть!
9
До следующего вызова длинный переход, успею прийти в себя, успокоиться. Осталось немного, и нельзя допускать мысли об усталости, нельзя пожалеть себя – иначе будет труднее вдвойне.
Дом девятиэтажный, этаж пятый, квартира двухкомнатная – с мебелью семидесятых годов.
Пыльные книжные полки с давно нечитанными книгами, изданными в те же года. Пушкин, Маяковский, серия «Классики и современники». Как мы гонялись за ней когда-то!
Странно, но мы не понимаем, какие мы одинаковые. Есть квартиры, обставленные в семидесятых, есть – в восьмидесятых. Типовая мебель, типовые ковры, типовые книги.
И те, кто сейчас ремонтирует свое жилище, устраивая «евро ремонт» вряд ли думает о том, что тоже использует некие типовые схемы, которые тоже устареют, уступив место новым.
Признаю это, как факт, и позволяю себе погладить типовые книги семидесятых, как старых добрых друзей. Спасибо.
Вызов – подарок судьбы. Ветряная оспа. Только несколько слов для мамы, несколько слов для симпатичного больного – по поводу зеленых конопушек.
Болей, дитя! Сколько ветрянок у тебя еще впереди – и первая дружба, и первое предательство; и первая любовь, и первое разочарование.
Болей, дитя, болей и выздоравливай!
10
Следующий вызов – к настоящим психбольным. У девочки – эпилепсия, а у мамы – не знаю точно, что, но знаю, что в психдиспансере на учете.
Про них – знаю, что на учете, а про других – может быть, не знаю, а может, они просто до диспансера пока не дошли.
Участковый врач ежедневно работает на грани. На грани основной проблемы психиатрии. Где норма, где патология? Такая вот прикладная проблема. Простуда и аппендицит – не спрашивает, стоит ли больной на учете.
Часто температура, боль – такое обостряют, такое высвечивают в человеке, что не знаешь, как подступиться к нему. Этих же, своих я знаю.
В квартире есть еще один человек – бабушка. Бабушка у них – художник. Все стены в маленькой однокомнатной квартире увешаны пейзажами. Насколько я понимаю, пейзажи хорошие. И бабушка не выглядит психбольной. Только усталость – старость, которая не видит покоя.
Может, если бы кто помог продать им эти картины, стало бы им легче материально, а то, кроме пейзажей, в доме – вопиющая нищета. Какая-то кушетка под голубым покрывалом, пара стульев. Белье старое, грязное.
У девочки – приступы эпилепсии не частые, она учится в обычной школе. Учится слабенько, но пропускать не хочет, всегда просит скорее выписать. Признаков деградации личности практически нет.
У мамы – есть. Мама неопрятна, в сбившемся набок платке. Многословна. Все, что я говорю, записывает в блокнот.
– Все забываю, доктор, все забываю…
Весь блокнот испещрен непонятными записями. Она пишет на каждом вызове, пишет, пишет…
Я назначаю лечение. Как ни странно, обычно они все покупают и всегда лечат. Я только назначаю – подешевле. Так и ухожу.
Я не знаю статистики. Знаю только, что много у нас больных психических, так много, что ни одна статистика учесть их не может. Больно, грустно.
В своих странствиях по поликлиникам и больницам, в основном по хирургическим отделениям, я много видела разных людей: и больных, и здоровых, и пограничных. Видела и как врач, и как соседка по палате.
Сколько раз сидела рядом с людьми в послеоперационном психозе. Это как раз тот вариант, когда болезнь, наркоз и сама операция вдруг выворачивают человека наизнанку, выплескивая наружу все самое потаенное, все самое грязное, что скрыто в человеческой душе.
