Невозможно открыть новые земли, не потеряв на долгое время из виду берег.
Андре Жид3 сентября
Бугрово
Юля – Марине
Давно вам собиралась рассказать, Марина, про Валентина Анатольевича.
Дело в том, что при Гейченко на поляне Поэзии была почта. Потом почту выселили, но пока не снесли, поселился там Валентин Анатольевич.
У Валентина Анатольевича на поляне Поэзии ночью свет, он выжигает по дереву в мастерской, а из окна – дымок смолистый. Придешь к нему вечером: открытое окно, поляна Поэзии вся в тумане, и в этом тумане тихо, как вечерний холодок от реки, поднимаются, разносятся эхом «Времена года» Чайковского, Вивальди…
Художник Валентин Анатольевич ест салат, в нем листья от одуванчиков, кислица.
Он ест и молодые побеги сосен, и грибы, которые называет «пицица», вообще, их не каждый заметит, а если заметит, то, пожалуй, еще и пнет ногой. Аля их бережно зовет «попрошонки». Как будто бы они даже просят, чтобы их взяли и заметили.
Весной Валентин Анатольевич собирал и сушил черемуху. «Зверобой и тысячелистник – это он мне рассказывал, только зимой завариваю, а черемуховый цвет – храню. Первого марта его достану, заварю, он задышит, расправит листья – за окном метель, дворники устали от снега – а у меня черемуха горячая, и та весна (Марин!!!) переходит в эту…»
Вместо стульев у Валентина Анатольевича – пеньки, стол – срез старой пушкинской ели (она помнила Пушкина), ложки чайные – можжевеловые. Нож сделан из пружины от патефона. Острый.
Как художник он давно отошел от красок. Лишь собирает кору, березовую, ольховую, осиновую.
– Да кора сама по себе, – он говорит, – картина!
Но, Марина, большая ошибка спутать Валентина Анатольевича с Петей Быстровым, еще одним художником заповедника. Кресло для вас мы делаем не с Валентином Анатольевичем, как вы, наверное, подумали, а с Петей Быстровым.
Впрочем, о Пете я расскажу вам завтра, а то умираю – спать хочу.
5 сентября
Бугрово
Юля – Марине
Если Валентин Анатольевич просто собирает мхи, коряги, лишайники, трутовики и кору старых поваленных деревьев, развешивая это все по дому, то Петя делает из веток мебель, в стиле, как он говорит, «робинзон крузо».
У него из веток кровать (огромная и широкая кровать, из толстых веток), шкафы, столы, этажерки, вешалки (вешалки это самое простое), ручки для дверей и стулья.
Из веток сооружается каркас, а дальше импровизация – спинка кровати, спинка стула. Все это крепится на саморезах. Украшается трутовиками, если что. И корой Валентина Анатольевича. Ценится сам материал – ольха, осина, береза. То есть дерево. Чтоб оно под рукою. Его воздействие на все чувства – осязание, нюх и слух: когда сидишь в кресле, оно поскрипывает. Короче, сказка «Три медведя»: кровать медведя, стол, табуретки, миски…
Петя меня привлекал как мастер. Я очень увлеклась его мебелью, а Петя решил, что им. У нас начался плотницкий роман. Столярные и токарные свидания. Чуть ли не месяц каждый день я ходила к нему в мастерскую, как на работу, а это не близкий путь, и мы делали мебель.
Я поставила себе цель: три стула, два кресла, табуретки. У меня было все по плану. Петю это, конечно, удивляло, но виду не подавал. Вместо цветов дарил мне саморезы (это такие завинчивающиеся гвозди) в кульках – по двести-триста граммов.
Мы целовались – один раз (за все производственное время). Марик с Олей вручили мне молоток с надписью «Юлька, колоти!» Пошли разговоры.
Нас с Петей почти поженили, а я с целеустремленностью самореза делала стулья. И только стулья.
