вдоль закругленного ряда подсвеченных зеленым сиянием «Снегирей»-исполинов; ряд живописно топорщился пальцами обтянутых металлизированными перчатками великаньих рук, знакомо отведенных чуть назад и в сторону. Андрей шагал за Копаевым и думал, что каждая встреча с бронзовоухим блондином неизменно сопровождалась какой-нибудь неожиданностью.
Середина зала, двухместный диван с подлокотниками. Сели.
– Откуда это у вас здесь? – Андрей обвел глазами великаний ряд «Снегирей».
– Содержимое твоего видеомонитора, – сказал Аверьян. – Неужели не узнаешь?
– Узнаю. Но видеомонитор я потерял.
– В твиндеке, – пояснил Аверьян. – Примерз к грузофиксаторам, едва отодрали.
– Понятно… Никогда бы не подумал, что бытовой видеомонитор способен дать такое высокое качество изображения в широкоугольном режиме работы.
– Это не он способен, – возразил Аверьян. – Это я способен. Не без помощи, правда, видеокорректорных устройств. Пришлось повозиться, но зато – результат! И тебе будет легче.
– В каком смысле?
– Но ведь ты все это нам объяснять собираешься? Или нет?
– А что я должен объяснять? Все это мои глаза видели там совершенно так же, как теперь здесь видят твои.
– Мои глаза видят толпу твоих эфемеров, – заметил Копаев, – и мне интересно было бы знать, как тебе удалось такую массу их наплодить!
– Это мои эфемеры?.. Ты уверен?
– Великое Внеземелье! Ну не мои же! У каждого – индекс и номер твоего скафандра: АН–12 ДКС № 1. Отсюда видно.
– А как быть с названием корабля? Почему «Лунная радуга»?
– О «Лунной радуге» там, наверное, думал?
– О «Лунной радуге» невозможно не думать. Особенно там. – Андрей перевел взгляд на светло-зеленую башню двадцатипятиметрового гиганта. – Аверьян, ты лучше меня разбираешься в генеалогии эфемеров…
– Хочешь спросить, чей облик был скрыт под стеклом гермошлема?
– Да.
– Расскажи, при каких обстоятельствах поднялась на врага эта грозная рать.
Андрей рассказал.
– Ясно… – протянул Копаев. Но тут же сам себя поправил: – Ясно только одно: твой единственный нормальный эфемер – назовем его Н-эфемером – попал в какую-то воспроизводящую среду, которая сыграла роль множительного агрегата. В результате – армия производных. Назовем их П-эфемерами.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Тут возможны два варианта: в скафандре могла быть копия либо Николая Асеева, либо – твоя. Неужели имеет большое значение – кого?
– Не имеет, – сухо произнес Андрей.
– Ты слишком многого от меня хочешь, – проговорил Аверьян. – Лично я склонен отдать предпочтение второму варианту. Иначе с чего бы это чужое пространство, не стесняясь, громко, на всю Галактику, можно сказать, обсуждало интимные факты твоей биографии? Убедительно?
– Нет. Почему источником интимных фактов обязательно должна быть копия? Почему не оригинал? Побывать в чужом пространстве довелось, как ты теперь знаешь, и мне самому.
– Ты слишком многого от меня хочешь, – повторил Аверьян.
Андрей посмотрел на него. За восемь с половиной лет Копаев внешне как будто не изменился, и трудно было сразу определить, чего недоставало теперешнему Аверьяну по сравнению с тем, прошлым, который там, на парапете бассейна, с ловкостью дельфина умел обойти любой логический риф… Но чего-то явно недоставало.
– Теряешь гибкость функционера МУКБОПа, – вслух подумал Андрей. – Теряешь форму.
– К МУКБОПу я давно никакого отношения не имею.
– За что же это тебя?.. – Андрей ладонью о ладонь звучно сымитировал шлепок.
– За то же, за что теперь и тебя… – Копаев щелчком сбил с ладони воображаемую пушинку и дунул ей вслед. – Подальше от пилот-ложемента. Категорически и навсегда.
– Здесь вы очень интересно заблуждаетесь, молодой человек… простите, экзот. Но я не стану вас разочаровывать.
Глаза Копаева настороженно сузились. «А ведь сразу учуял, – подумал Андрей. – С чутьем у него по-прежнему все в порядке».
Стереоизображение плотного строя эфемеров-богатырей внезапно сменилось стереоизображением грандиозной спирали узорчато-фонарного сооружения – границы зала словно раздвинулись куда-то в залитую голубым сиянием бесконечность.
– Громадина, – с уважением глядя на УФС, сказал Аверьян. – Просто не верится, что состоит она из одних… Кстати, там, на месте, тебе удалось разглядеть, из чего она состоит?
– Да. Скопище эйвов.
– Как? Как ты их называешь?
– Эйвы, – повторил Андрей. И объяснил почему.
Копаев с интересом выслушал. Было видно, что рассказ произвел на него впечатление. Он спросил:
– Марту рассказывал? Что он об этом думает?
– Не знаю. У нас не было времени для дискуссий.
– А что об этом думаешь ты?
– Мне было бы легче тебе объяснить, чего я не думаю.
– Хорошо, – мгновенно среагировал Копаев. – Чего ты не думаешь?
Андрей поморщился, но, взглянув Аверьяну в глаза, понял, что отложить разговор на «когда-нибудь потом» не удастся. Ответил:
– Я не думаю, что эйвы могут быть носителями Разума. Их «интеллектуальный» уровень вряд ли превышает «интеллект»… ну, скажем, вируса гриппа.
– Вот как? Примитивная, значит, форма жизни?..
– Знаешь, я… не совсем уверен, что это – форма жизни. В нашей, конечно, интерпретации понятия «жизнь». Не думаю, чтобы способ существования эйвов был сродни способу существования белковых тел.
– Да, пожалуй, – Аверьян покивал. – Он скорее сродни способу существования электроконденсатора. Или, скажем, электроаккумулятора.
– Нет, этого я тоже не думаю.
– Позволь, но… если здесь не подходит даже такое понятие, как «примитивная форма жизни»…
– …То есть смысл заменить его понятием «сложная форма преджизни», – перебил Андрей.
– А что такое «преджизнь»?
– Нечто уже не мертвое, но еще и не живое в нашем понимании.
– М-да-м… – промямлил Копаев.
Андрей спросил:
– Когда ты возился с коррективами видеозаписи… ты заметил там хоть что-нибудь похожее на планету?
– Нет.
– Я тоже. Напрашивается рабочая гипотеза: эйвы – продукт эволюции внепланетной преджизни. Скудость запасов околозвездного вещества, на которых «паслись» колонии первобытных эйвов, и щедрость потоков энергии привели к необычному повороту эволюции протоэйвов. Позволим себе немного пофантазировать… Вот, скажем, в силу каких-то гравиокинематических причин колония протоэйвов перешла из стадии хаотического скопления в стадию змееобразно вытянутой стаи. Дальше – больше: змееобразная форма преобразовалась в спираль. То есть налицо основной компонент геометрии темпор-прогиба. А что такое темпор-прогиб, с интересующей нас точки зрения? Дальнодействие. А практически дальнодействие – это самый экономичный вид переноса материи из одной области Пространства в другую. И когда свернувшаяся в спираль колония протоэйвов нежданно-негаданно вдруг получила солидную инъекцию нужного ей вещества, развитие колонии пошло по пути закрепления этой полезной привычки. Привычки сворачиваться в спираль. Таким образом протоэйвы сначала высосали все «бесхозное» вещество из окрестностей своего светила. Затем принялись за окрестности светил чужих. Вот в первом, так сказать, приближении… голая схема. Фролов с этой схемой в основном согласен, хотя его буквально ужасает ее примитивизм. Но дискутировать, как я уже говорил, нам было некогда.
– Я понимаю, – сказал Аверьян. – Для вас куда важнее было обсудить во всех подробностях идею Внешнего Приемника…
– А ты откуда знаешь? – полюбопытствовал Андрей.
– Ну… кое-какие навыки у меня еще сохранились.
– Во всех подробностях… За
