все уже и жениться думали хочу и еще того глупее. Отец, ты ведь знаешь жизнь, так слушай: я до настоящего время чист, не опоганил ни душу, ни тело, ни свое, ни ваше доброе имя, что меня может компрометировать, я и к девушке, женщине отношусь не так как многие, а чище, благороднее, поверь, хотя это и так, но я не брошусь на разную дрянь. Вот тебе все ясно. Это как отцу, хотя все это мне как-то стыдно писать тебе. Дальше иногда бывает скучно и невесело. В такие моменты тяжело и хочется хоть с кем-либо делиться. Я Дину давно просил найти девушку, с которой можно бы было свой ум проверить, узнать о тыле, учиться уметь различать людей. Она до сих пор ничего не предприняла, я сам начал с одной из ее подруг переписку. Ведь папа, я молод. Все же если даже это отказать себе, как же тогда, отец? Знаешь я и так уже три года, четвертый многое отказал себе в жизни. Я в гвардейской славной танковой части, которая прошла не мало с боями, я шел вместе. Я горжусь, что я член, гвардеец-танкист этой части, я коммунист, комсорг своей части, жизнь много поставила требований передо мной, я держусь не падаю духом. Многое не поняла во мне Дина, хотя ей и открыл почти все и обидела немного меня, но все я рад за нее, если она так себя ведет, как пишет, то легче мне во многом. Папа, я стремлюсь, чтобы мои сестры стали умными, дельными, полезными Родине и семье, я этим живу. Так им и передайте, если не так, то я поговорю с ними языком убийственным. Я убью их словом пока, ибо чувствую силу в своем языке, голова моя свежа, не глупа, не набита дрянью и пакостью. Так им и скажите, что нужно от них. Я буду страдать, если будет не так, я тоже живу, хотя головой, сердцем для них, если надо, то и материально я все отдам. Ибо я за себя спокоен, я приду туда, куда иду, я воевал, трижды награжден (есть на меня приказ на орден «Красной Звезды»). Я ранен дважды, я еще буду воевать, свой долг перед Родиной я выполняю и мне Родина сама укажет добрый путь, по которому я и пойду. Я не решил пока, как сложится жизнь, ибо трудно и мешает обстановка войны, но я полюбил политработу и может быть когда-нибудь стану членом политакадемии. Если жизнь сложится по-другому, то и тогда я не горюю, все равно я буду работать там, где могу свой ум, сердце со всей полнотой отдать на службу народу. Так что же вы обо мне, как думаете, что от вас я скрываю. Вот все мое сокровенное перед тобой, отец. Папа, не болей душой обо мне, я прошу, можешь мечтать о встрече, я тоже мечтаю, но пока я прошу о моем пути общественном не беспокоиться, а в личном пути, верь, папа, не ошибусь, ничего не случится ни глупого, ни похабного. Как я был обижен, когда даже Валя писала мне не женюсь ли?!
Так, папа, пиши, ибо все во мне тебе стало явным, а на тебя я никогда не думал обижаться, ибо знаю: ты добрый, милый отец и все отдал нам, так прошу сейчас, когда я ничего не прошу от вас, кроме доброго слова, не трать себя на меня, ибо тебя не подведу!
Верь! Не подведу. Целую крепко.
27.11.1944 г. Здравствуй, мама!..
От души, правда, благодарю, что все вы так беспокоитесь обо мне, заботитесь о моем будущем, но обижаюсь, что сочли вы меня глупцом. Я уже папе писал вчера суть дела и тебе коротенько: я просто хотел у Дины узнать, что из себя она представляет, эта птица, ибо не писала три года и вдруг на тебе; поэтому чтобы не попасть действительно в глупое положение я и объявил Дине о этой чертовой «тайне», так опротивело все это мне. Ведь, мама, послушай: во-первых, я член партии и партия меня учит и от меня требует правильно смотреть и на общественные вопросы и на вопросы в личной жизни, значит я не брошусь в омут головой, но поразвлечься нужно, это не вредно; вот я сейчас решил начать переписку с кем-либо из подруг Дины, чтобы было веселее, чтобы глубже знать ваш тыл, жизнь девушек, интересы, помыслы молодого общества, а то, откровенно, в этих вопросах я отстал от жизни, ведь подумай сама, четвертый год уже, а три года в боях, если нет то упорная учеба; во-вторых, я гвардеец-танкист из славной части не могу я не ценить хоть немного себя, если я член семьи, которая много сделал для Родины; значит это тоже преграда связаться с подстилками; в-третьих, я просто не такой уж дурак и обещаю никогда не замарать опоганить свое имя и имя моих добрых родителей!
Вот три аргумента, думаю, хватит!
Обижаться и не подумал, мама! Спасибо за доброе слово за совет, но печально мне, что все так получилось. Но мама это ерунда, может ли мне быть тяжело, если это развлечение, шутка, а если хотя даже глупая шутка, глупые развлечения, но иногда от тоски, в минуты неразберихи в душе и проговоришься, но ведь это редко, а теперь думаю никогда ибо упорядочилась жизнь моя, требует от меня более серьезного отношения ко всему, ибо требования ко мне большое от людей, с которыми работаю. До свидания!
Целую всех вас. Но все же смешно мне, как вы ее расписали достойно!
01.12.1944 г. Здравствуй, Тамара!.. А что написать тебе, Томка? Сам не знаю, не ведаю. Другая цель жизни у меня, другой образ жизни, другие порывы, стремления, чем у вас там в тылу. Тебя я прекрасно понимаю, вспоминаю как сам учился в 9 классе, а сейчас, как говорил бывало, папа, все ушло в область предания. Да! Сестра. Написать я тебе могу одно: жив и здоров, готовимся к последним боям, а дальше о чем расскажу я тебе, сестренка, какую сторону жизни буду описывать, что отражу я тебе в ней хорошего, или плохого, доброго или ненужного. Суровая жизнь, но так нужно в настоящее время, то только ибо где бы нам изнеженным и избалованным дойти так далеко, но мы дошли и мы придем в Берлин. Так будет! Пиши о ком знаешь из моих товарищей и друзей по учебе. Пиши. «Где вы теперь друзья мои? Кто жив из вас? Кого
