короткую юбку из джинсовой ткани. А вот босоножки на журналистке остались прежними, как и запах её духов.
Пассажиров в вагоне становилось всё больше. Поезд тронулся — я увидел, что в ближайших купе не осталось свободных мест. Люди радостно улыбались, словно все их проблемы остались на перроне Витебского вокзала. Обмахивали свои раскрасневшиеся лица газетами; открывали окна, за которыми медленно проплывали стоявшие на рельсах в окружении высокой травы аварийного вида вагоны и исписанные пошлыми надписями бетонные заборы.
Явилась проводница. Она взглянула на мой билет и на билет Лебедевой. С недовольной миной выслушала объяснение тому, почему Александра оказалась не на своём месте. Обожгла лицо ленинградской журналистки суровым и недовольным взглядом, спрятала наши билеты в кармашки своей папки. Сообщила, что постельное бельё выдаст «позже». Собрала она билеты и у сидевших неподалёку от меня пассажиров, направилась в следующее купе.
Наши соседи радостно загомонили и тут же вынули из сумок многочисленные свёртки с продуктами, будто после визита проводницы вдруг сильно проголодались. Детские голоса в вагоне стали громче, но их то и дело перекрикивали зычные голоса мамаш, требовавшие, чтобы детишки вели себя тише. В воздухе вагона появились запахи пота и пивных дрожжей. В последнем купе забренчала гитара — там разместилась группа студентов.
Александра склонилась над столом и сказала:
— Дмитрий, я понимаю: ты удивлён моим появлением. Да что там, я сама удивлена. Ты гадаешь сейчас, наверное, почему я здесь. А может, и подумал… что-то такое. Понимаю, что мой поступок со стороны действительно выглядит странным и нелепым. Но честно тебе признаюсь: я не справилась с любопытством, прости.
Она пожала плечами и снова улыбнулась.
— Я обдумала всё то, что ты мне вчера и сегодня утром сообщил. Я говорю не только о твоих книжных историях. Но и про эти твои рассказы о развале СССР и об августовской попытке государственного переворота, которую ты вчера предсказал. Я даже кое-что проверила: позвонила… одному своему хорошему знакомому.
Лебедева постучала ногтем указательного пальца по столу.
— Он выяснил, что по тому адресу, который ты мне озвучил, действительно проживает некто Роман Курочкин тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, — сказала она. — Никаких подробностей я об этом Курочкине не выяснила: у меня не было на это времени. Но я всё ещё гадаю, а что если ты сказал о нём правду?
Журналистка тряхнула собранными на затылке в хвост волосами.
— Дима, мне ещё в университете преподаватели говорили, что я обладаю хорошим журналистским чутьём, — сказала она, — что я сразу замечаю перспективную историю. Это самое чутьё мне подсказало, что сейчас я просто обязана быть здесь, рядом с тобой. Я уверенна, что это даже важнее, чем оказаться в гуще московских событий.
Александра хитро сощурилась и сообщила:
— Так что я поехала в этот твой посёлок Ларионовка, прежде всего, из профессионального интереса. За интересной историей. А не за тем, о чём ты, возможно, подумал. Сразу тебе об этом говорю, чтобы потом между нами не возникло… недоразумений. Обещаю, что не стану тебе обузой и не создам проблем. Буду послушной девочкой.
Журналистка пожала плечами и добавила:
— Вот, как-то так.
Она повернула голову, пробежалась настороженным взглядом по вагону.
Пассажиры увлечённо поедали принесённые с собой в поезд продукты, почти не обращали на нас внимания.
Лебедева посмотрела на меня и тихо сказала:
— Ну, а теперь ты, Дима, рассказывай. Ты побывал у этого Курочкина?
Я кивнул.
— Был.
Александра приподняла брови.
— И… что? — спросила она. — Ты убедился в том, что ленинградский Людоед существует?
— Я и раньше в этом почти не сомневался.
— Но ты говорил…
— Я помню, что говорил.
Александра примерно пять секунд молчала, рассматривала моё лицо.
Наконец, она спросила:
— Что ты сделал? Вызвал милицию?
Я покачал головой.
— Нет. Я убил его.
— Кого?
— Романа Курочкина.
Лебедева нахмурилась, тряхнула головой — её собранные в хвост волосы хлестнули стену вагона.
— Я не поняла, — сказала Александра. — Дима, повтори. Что ты сделал?
Я чётко повторил:
— Я. Убил. Романа Курочкина.
Журналистка выпрямила спину, скрестила на груди руки.
— Это шутка? — спросила она.
— Это правда, — ответил я.
Лебедева чуть наклонила к окну голову.
— То есть… ты пришёл к нему, — сказала она. — И вот так просто его убил?
Я кивнул и сказал:
— Всё верно. Пришёл. И убил.
Журналистка снова помотала волосами.
— Дима, я не верю тебе, — сказала она. — Ты меня разыгрываешь.
Я снова пожал плечами.
Посмотрел за окно — там всё ещё мелькали невзрачные городские пейзажи.
— Ну… допустим, — сказала журналистка. — Как ты это сделал? Как ты его убил?
Она повела правой бровью.
— Тебе действительно это интересно? — спросил я.
Лебедева на пару секунд задумалась и покачала головой.
— Пожалуй, нет, — ответила она. — Я тебе по-прежнему не верю.
И тут же добавила:
— Но… допустим. Допустим, что ты сейчас сказал мне правду. Предположим. Тогда мне не совсем понятно, зачем ты его убил. Потому что так захотел? Отомстил? Или свершил правосудие? Ты не похож на хладнокровного убийцу.
— Хотел, отомстил, свершил, — перечислил я, — все эти варианты годятся, даже одновременно. Ещё добавь к ним право выбора. Я выбрал того, кто именно умрёт: Курочкин, или те девчонки, которых он убил в известном мне будущем.
Развёл руками и сказал:
— Так уж получилось, что только у меня была возможность подобного выбора. Не очень сложный выбор, честно говоря. Я им воспользовался. Приложил к этому некоторые усилия. Курочкин умер. Девчонки выживут.
Александра двумя пальцами помассировал мочку своего уха, где блестела золотая серьга с сапфиром.
— Дмитрий, ты говорил, что этот Курочкин уже убил одну женщину, — сказала она. — Ты говорил, что убийство произошло в начале этого месяца. И что её тело всё ещё находится у него в квартире. Я правильно запомнила?
— Всё верно.
— Ты видел её? Я имею в виду, её тело. Оно действительно находилось в квартире Курочкина?
— Находилось.
— Почему же ты не вызвал милицию? — спросила Александра. — Почему ты не сообщил о своей находке милиционерам? Они бы арестовали убийцу. Курочкин бы не отвертелся от наказания: ведь все улики были бы налицо.
Я усмехнулся.
— Разумеется, его бы задержали. Верю в это. Я бы в итоге убедил милиционеров в
