не все готовы. Читая, едва не умер со смеху. Польская шляхта по Сенковскому есть леты[188] или лезгины с Кавказа, а крестьяне – немцы. Таким образом, славяне не существуют. Славянин происходит от слова «человек». Кто ты? Szlowak, то есть человек, то есть подданный. При этом в исследовании много остроумия, но ни слова истины.
12. Ф. В. Булгарин И. Лелевелю
11 апреля 1823 г.
Милостивый государь
Послушный Вашему приказанию, отсылаю оригинал, при этом честь имею уведомить, что перевод уже готов; позавчера я читал его Оленину, Гречу и Гнедичу, нашли, что превосходно и хорошо, и сопоставление Нарушевнча с Карамзиным кстати. На мои опасения не обращайте внимания, ибо я боюсь, чтобы меня не обвинили в излишнем поляцизме, тогда придется проститься с доверием публики и пасть без восстания как Анастасевич, который фигурирует в известной сатире Батюшкова:
Прочь с музой польскою своей
Холоп Анастасевич[189].
Со страхом и надеждою ожидаю вашего письма с продолжением и разрешением печатать то, что уже готово. Не думаю, чтобы вы желали скомпрометировать меня пред публикой, которой я обещал, по вашему слову, к Святой выпустить критику. Клянусь честью, что я не переживу, чтобы меня называли мошенником.
Ваш верный слуга до смерти
Т. Булгарин
13. И. Лелевель Ф. В. Булгарину
Вильно. 19 апреля 1823 года.
Два ваши письма от 4 и 11 апреля я получил; из них, из вашей откровенности и продиктованного чувством чести заявления, что вы не переживете того рода оскорблений, когда вас называют обманщиком, я мог понять, что меня самого подозревают и трактуют как предпринявшего обман. Нетрудно было бы пояснить, насколько странны и неприличны подобные ваши измышления. Но будьте уверены, что ни излишние напоминания, ни подозрительность, оскорбляющая честь, не могут ни побудить меня писать, ни возбудить во мне какое-то чувство обиды. Впрочем, можете и дальше меня обижать, если вам угодно, но не пеняйте на меня за то, что я об этом писать более не буду – ни в шутку, ни серьезно. Перехожу к делу. Пожалуйста, обратите внимание на следующие места: в них надо там прибавить, там убавить, там изменить так:
В части о критике [190]. Во-первых: Такова судьба исторических писателей, что, при величайшем их критическом усердии и усиленном трудолюбии, они не в силах избегнуть недосмотров и неточностей. В исследованиях Карамзина, когда вникнем в подробности, нам не всегда покажется верным то, что вероятно. Из числа исторических источников мы редко осмелились бы предпочесть летописи актам и грамотам, так как нам кажется, что летописные повторения не могут оправдывать явного несоответствия. Некоторые возникающие от этого затруднения нам придется рассмотреть, когда перейдем к подробностям[191].
В части о рассказе и изложении [192] . Во-вторых: Также и польский писатель[193]‚ не изображая ясно отдельные картины, постоянно обращает внимание на внешнее политическое положение, ясно рассматривает, насколько оно находится в связи с политической ситуацией внутри страны, и не забывает внутренней политики, обращая особое внимание на усиление аристократии. Русский писатель, полагая, что читатели знакомы с внешнею политикою, изображает только одну внутреннюю и излагает ее только в исключительных случаях и описывает без исследования, не трактуя ее изменения как явление постоянное. Политику соседей затрагивает не во всей целости, но насколько она в связи с внутренней, etc.[194]
В-третьих: Также и Нарушевич не избегает приводить противоположные мнения и слова, хотя он при этом экономнее и в каждом случае придает цитатам свойственный им характер. При изложении подробностей одним из главных затруднений является описание характеров. Искренно сознаюсь, что в этом отношении меня не удовлетворяет талант историографа, достойный удивления во многих случаях. Предлагающие правила писать историю советуют избегать подобных картин, так как есть средство ознакомить с личностью посредством описания ее действий. Даже, по большей части, историк знакомится с характером и наклонностями лиц по их делам. Что же, если описание характера будет противоречить действиям? Появляется тогда неразгаданная загадка, или нестройное сочинение, которому недостает ясности и правды. Когда на одной странице восхваляется добродушие, а на другой мелькнет строгость, тогда надо чего-нибудь более, чем восхваление добродушия, чтобы это добродушие не подверглось сомнению. Когда на одном листе описываются дипломатические происки с целью обмануть трактатом, и объясняются цели, по которым трактаты были заключены, чтобы их не сдержать и нарушить, то никак не поможет при описании характера уверение, что это лицо верно соблюдало трактаты. Различных подобных несообразностей не избежал историограф. К общего рода замечаниям нужно прибавить и частное: в характеристике и описании дел Андрея Боголюбского и Даниила Романовича Галицкого нахожу не совсем изящное изложение и неясное понимание их великих подвигов. Но среди огромной массы разнообразных происшествий легко впасть в противоречия. Случается, что писатель забывает о том, что́ сказал, и не вполне предвидит то, о чем будет говорить. Охватить целое и везде быть господином его – немалое искусство. Наши историки, так разнообразные в рассказе и изложении и столь замечательные в этом отношении, в целости изложения и т. д.[195]
В-четвертых: «…и присоединениями увеличилась Польша. Как она была ослаблена и поколеблена в домашних раздорах, так начинает новый рост новым соединением. Но вся связующая нить исторического единства у Карамзина становится идеальною, у Нарушевича это прямая последовательность.
Любовь к истине, несомненно, обоими и т. д.»[196]
В части о сохранении истины. В-пятых: российский историограф не заботился о сильном беспристрастии и потому изображает действительность не в наготе, а в некотором убранстве. Несомненно, что в нравственном отношении она всякому понравится, но, по другим причинам, необходимо должна произвести различные впечатления. Случается, что этот покров сохраняет в целости выражение и силу правды, несмотря на яркость красок, какими иногда прикрываются события[197].
В-шестых: …рыцарская честь не безызвестна Рюрикам. От этого места следующие слова (здесь обращая речь к тому, как они разукрашены понятиями времени) выбросить и сразу перейти к следующему параграфу, начиная от 2. Национальное чувство[198].
На этот раз пусть этого будет довольно, только еще поручаю вашей благосклонной памяти то прибавление с заметкой и цитатами из Шлецера и кого-то еще, что в прежнем письме послал. Этой заметки наскоро не могу найти у себя, но надеюсь, что вы ее не забросили.
Промедлением напечатания второй статьи моей рецензии я весьма доволен, так как я до сих пор не мог подготовить третьей. Помимо многочисленных размышлений, помимо образов, заранее возникших в моем воображении, я едва написал один лист; столько явилось затруднений в
