когда Вета отпрашивалась у родителей с ночевкой к подруге (вот глупая, хотя бы сутки после провального побега выдержала): про внимание, только мужское. Вроде бы случайно уточнила, будут ли там, у подружки, парни. А то зачем еще Вете нужен был мой костюм? И она сама выдала себя с головой – покраснела, как томат, и заикаться стала. Ее оправданиям никто не поверил, а слезные мольбы не сумели пронять никого из бессердечных Лариных, поэтому Вета перешла на крик. Оказалось, мы непомерно жестоки и встаем на пути у истинной любви. И все это выяснялось у меня в комнате, потому что моя комната – проходной двор.
Хотя и оттягивала до победного, но все равно попробовала снова работать – прямо под громкие заявления Веты, что она уйдет из дома, раз ей уже исполнилось шестнадцать. Все дружно пожелали ей удачи. Я же, настырно раздирая слипающиеся веки, продолжила переносить на планшет придуманный на пропедевтике орнамент: нужно было изобразить сто штук, я пока справилась с пятьюдесятью. Преподаватель еще выбрала самый скучный, но сложный узор с пуантелью[5], от которой у меня отнялась рука. Опять. И да, я все-таки уснула, когда прилегла «на пять минуточек, только онемевшую конечность размять».
И опять проснулась, судя по телефону, в два часа ночи. От диких воплей. Из родительской спальни. Вскочила с дивана, готовая нестись сама не знаю куда, и, увидев перевернутую на полу тушь и испорченный отпечатками детских ладошек планшет, мигом разгадала, что произошло. По итогу мама полночи отмывала в раковине чумазого Лёву, надеясь, что он не наглотался красок, а я… оставшись практически без туши и точно без работы, которая должна быть доделана к концу пары в четверг, – а другого времени у меня на нее не будет, – снова перетягивала планшет (трубы починили, но надолго ли?) и сушила феном. Кстати, спалила его. Конечно же, не сделала и половины, не выспалась. Еще и волосы не успела привести в порядок, потому что забыла, что сломала фен; пришлось вытянуть влажные корни утюжком и завязать колосок.
Я совсем не отдохнула. Сов-сем. И вот теперь, в понедельник утром, я с одним морозным румянцем на щеках вместо привычного макияжа в абсолютной тишине и полумраке из-за сгоревшей лампочки на площадке сбегаю вниз по ступеням и выскакиваю через открытую подъездную дверь, где отродясь не было ни камеры, ни домофона. И именно сегодня, чуть отдышавшись на крыльце универа и прижимая к боку заштопанную сумку с планшетом и инструментами, захожу в здание, будто под свет прожектора. Понедельник только начался, а я уже устала.
Про прожекторы я, кстати, не шучу. Головы, кажется, совершенно всех студентов как по волшебству поворачиваются ко мне, без косметики и с косичкой больше похожей на школьницу из средних классов. Отвернитесь и смотрите под ноги! Берегите хирургически исправленные носы! Мой безмолвный крик никто не слышит: все уже привычно шепчутся, невежливо тычут в меня пальцами и бросают вопросительные взгляды, чтоб их. Неужели не о ком больше поговорить?
Нет, я серьезно думала, что за выходные все успокоится. Намеренно игнорировала чат и даже выключила уведомления. Надеялась, что все потеряют интерес. Ну кто я такая, чтобы обо мне сплетничали? Видимо, с инфоповодами в нашем университете дела обстоят плохо, раз в чате, куда я вступила и который сейчас, поднимаясь по лестнице, листаю, мы с Рафом по-прежнему в топе новостей: за эти дни наша история обросла какими-то невообразимыми подробностями. Оказывается, мы с детства влюблены, но только сейчас сумели признаться друг другу. Точнее, он признался мне, сделав тату. Боже, тот, кто пишет этот бред, должен писать любовные романы.
И почему всем так хочется верить, что у богатенького самовлюбленного мальчика доброе и любящее сердце? Он ведь не похож на плохого парня из романтического кино – того, который в душе окажется милым плюшевым мишкой, что будет петь «Ай лав ю бэйби» на весь стадион, как некоторые[6]. Романов явно из тех, кого волнует только собственная шкура, – он это доказал, когда решил по своей прихоти размять кулаки о Савельева, тем самым лишив меня будущего. Он из популярных парней, которым все сходит с рук и которые получают необходимое без лишних усилий. Перед ними открыты все двери, потому что за них их открывают мамы, папы, общественность, деньги… Ага, пока таким, как я, приходится головой пробивать стены.
И я не железная фригидная стерва! Мне бы тоже, конечно, хотелось, чтобы ради меня свернули горы и стали ручным котиком, но так не бывает. Почему я это понимаю, а восемьдесят процентов проголосовавших в чате за нашу фальшивую пару – нет? Это выводит меня из себя.
А когда ко мне при всех подходит девочка из студправительства, которое занимается организацией зимнего конкурса, где я не собираюсь участвовать, и вручает какую-то распечатку с правилами подачи заявки и расписанием встреч, это становится последней каплей. Особенно то, как она говорит о важности конкурса и крутых спонсорах, ради которых мы должны, наплевав на учебу, выложиться по полной. У МЕНЯ ЧТО, ДРУГИХ ПРОБЛЕМ НЕТ?!
На эргономику я влетаю, уже почти готовая уничтожать, если еще хоть кто-нибудь что-нибудь скажет мне про этот дурацкий конкурс! Но давление взглядов немного прибивает к земле. Поэтому я иду на привычное место, уставившись себе под ноги. Поднимаю глаза лишь на своем ряду. Улыбаюсь Лизе Романовой, которая сидит за мной на месте, что обычно пустовало, а она тут же протягивает мне бумажный стакан, пахнущий ягодным чаем. Вот такая она. Еще пару недель назад мы толком не общались, но с тех пор, как нам дали общий проект по истории искусств, заметно сблизились, хотя я этого не планировала. Оказалось, Лизе невозможно противостоять, и я сильно ошибалась на ее счет.
Я считала Лизу несерьезной из-за ее частых прогулов. У нас в группе ее называли «заряженной» благодаря родственным связям с деканатом. В чате и вовсе избалованной и высокомерной, потому что она не горела желанием дружить со всеми, кто улыбался ей, пытаясь подмазаться из-за мамы. Или из-за брата, о котором я старалась не думать, чтобы не начать снова злиться. На деле же Лиза оказалась грамотным, малость ленивым, но при этом милейшим человеком из всех, кого я встречала в университете. За несколько совместных часов, которые мы провели в кафе или на подоконнике в холле универа, обсуждая таблицу по периодизации искусства Древнего Египта, она успела рассказать мне половину своей жизни и откормить на килограмм, если не больше, всякими десертами, без
