начинает, просто понять пытается, шутка ли это или нет.
— То, что мне нравятся девушки.
Уже хорошо.
Она уже может это спокойно сказать, идя по улицам своего города и не оборачиваясь. Можно считать достижением дня.
Алёна пытается угадать хоть какой-то оттенок реакции, распознать по мимике или поведению. Лета только оценивает ее с головы до ног, снова взглядом к ее лицу возвращается.
— Догадалась, — и снова эта улыбка.
На мгновение Алёна задерживает дыхание, как будто берет тайм-аут, а потом — толком даже ничего не обдумав — она снова такая же, как и всегда. И дышать как будто становится легче.
— Да ладно тебе, — усмехается Лета; и в усмешке этой, несмотря на то, что Алёна действительно ждет и ищет, нет ни жестокости, ни презрения, ни какой-либо другой едкой эмоции. — Расслабься, я же просто сказала. А вот ты на вопрос не ответила.
— На какой вопрос?
— Есть ли у тебя подружка?
И это настолько ребяческая попытка выяснить, это настолько откровенное заигрывание, что Алёна просто не может сдержать улыбки.
— Ты не спрашивала.
— Разве? Ну вот теперь спрашиваю.
Алёна улыбается, смотрит на нее — и понимает, что их встреча точно была не зря. Отводить от нее взгляд совсем не хочется, Лета руки в задние карманы джинсов засовывает и все еще ждет ответ.
— Это важно?
— Не знаю. Важно?
Алёна плечами пожимает и практически прячется за чашкой кофе. Делает несколько глотков, допивает уже.
— Нет, — говорит тихо, но Лета точно ее слышит. И то ли кажется, то ли у нее и правда в глазах какой-то блеск, а улыбка чуть шире. — Какая разница?
— Просто, — отзывается Лета.
У нее взгляд все тот же кошачий, хотя накрашена она сегодня точно совсем по-другому. И вряд ли она провела несколько часов, чтобы тени лежали так ровно и эффектно; Алёна пустую чашку в руке сжимает, ловит себя на том, что говорить про отношения, про все это — нет совершенно никакого желания, но Лета тему эту совершенно не развивает.
Лета говорит:
— Хочешь мороженое?
Кивает в сторону киоска, стоящего в нескольких метрах от них.
— Не знаю даже.
— Я точно хочу, пойдем.
Лета за руку ее цепляет, просто за рукав, не за ладонь даже, и за собой тянет. Совершенно дурацкая улыбка прилипает к лицу.
Алёна как-то упускает тот момент, когда Лета протягивает ей стаканчик с каким-то цветным щербетом и пластиковую ложечку («Снова пластик, Алёна!» — звучит отчетливыми интонациями в голове голос Марты; беззаботность Леты в плане экологии ей бы точно не понравилась).
— Если не понравится, просто выкинешь, — говорит Лета, когда они отходят от киоска, а она сама разворачивает обычное эскимо на палочке.
Есть мороженое ранней весной кажется чем-то непривычным и странным, но Алёна лишь произносит:
— Спасибо.
Добавляет:
— Я люблю мороженое, — и пытается найти ближайшее мусорное ведро, чтобы избавиться от чашки из-под кофе.
— Вот я и знаю о тебе немного больше, — задорно произносит Лета.
А я о тебе ничего, думает Алёна, но не произносит это вслух.
Она все же выбрасывает чашку, и они идут в сторону какого-то полупустого парка. Молчание, повисшее на несколько минут, давить начинает. С едва знакомыми людьми молчать всегда непросто, и этот день совсем не исключение из правила. Но до самого парка Лета не заводит никакую другую тему, словно ждет, что Алёна что-то скажет, но она лишь ковыряет ложечкой свой щербет, изредка поглядывает на нее.
В парке ветра совершенно нет, а солнце как будто чуть ярче светить начинает. Хочется уже настоящего тепла, хочется сбросить все эти слои одежды и ходить по улице в джинсах и футболке — но до этого еще месяца три, а то и четыре.
— Помнишь, мы говорили с тобой про Волкодав? — вдруг спрашивает Лета, когда они поворачивают налево и идут по вымощенной дорожке между голыми деревьями, которую язык не повернется назвать тропинкой.
— Помню.
— Она в итоге так ничего про мои тесты и не сказала. Я могу оказаться ужасно опасной для общества и вообще неконтролируемой, но она не станет это оглашать.
— А у тебя есть причина быть неконтролируемой?
— Нет, конечно. Но я уверена, что она вообще не смотрит на все эти тесты. Тупо складирует их куда-то в ящик. Более того — ей как будто самой неинтересно разбираться со всей этой ерундой с агрессией. Думаешь, это сугубо ее желание — проверять меня, а потом и всю школу?
Алёна взгляд на нее переводит.
— Не знаю.
Чуть погодя:
— Я как-то вообще об этом не думаю. Мне просто хочется спокойно доучиться, получить квалификацию, а дальше… Дальше я еще не думала, чем буду заниматься.
— Мне кажется, — продолжает Лета, полностью игнорируя ее слова, — что тут все дело в директрисе, а то и вообще в Высшем. Это у них какой-то пунктик на том, что разнополые студенты должны дружить и чуть ли не в зад друг друга целовать.
— Не знаю, — честно признается Алёна. — Но все тесты проводит она, да и директриса ведет себя так, будто она вынуждена все это делать.
— Конечно вынуждена, — соглашается Лета. — Мы же все должны дружить, а тут целая драка.
И есть в ее словах что-то такое. То ли презрительное, то ли едкое. Алёна вдруг замечает это и пытается разобрать, что это за эмоция. В любом случае, легкая улыбка с лица Леты куда-то исчезает, она смотрит куда-то в сторону, будто вообще не здесь находится, а погружается куда-то глубоко в себя.
В голове крутятся вопросы, которые никак облечь в слова не получается. Алёна бы и спросила, если бы знала, что вообще собирается спрашивать, но Лета поворачивает голову в ее сторону, уголками губ несколько нервно дергает.
— Ладно, — говорит, — это неважно. У тебя как дела? Мне показалось, что ты не в восторге вообще от тестирования.
Не самая удачная смена темы, вот уж точно.
Алёна ложечкой перемешивает слегка подтаявший щербет, нижнюю губу покусывает, будто обдумывая, стоит ли вообще говорить что-то девушке, с которой она знакома всего-то несколько дней, о которой совершенно ничего не знает. Но то ли открываться незнакомцам проще, то ли она просто до конца не обдумывает то, что говорит, потому что Алёна все же открывает рот.
Потом
