думала, ты на свидание собираешься.
— Почти, — ответил Саша, втирая грим в кожу. — С Рамовыми повидаться хочу.
— Зачем? — поморщилась Наталья. — Оставил бы ты их в покое.
— Я ничего особенного делать не собираюсь. Припугну их и заставлю за символическую цену продать свою часть квартиры тебе, чтобы квартира была твоей.
— И куда они потом денутся?
— Какое мне до этого дело? Главное, чтобы их в квартире не было. Наташа, их не заботило, как мы будем жить, и я не считаю нужным беспокоиться за их судьбу. В конце концов, они взрослые мужики, выкрутятся как-нибудь.
- Мстишь?
— Скорее олицетворяю собой Возмездие.
— Не связывался бы ты с ними, не искушал бы судьбу. Не дай Бог, еще сядешь из-за этих подонков.
— Не сяду. Я очень хорошо знаю грань, где кончается закон и начинается уголовное дело, и умею ходить по этой грани, как по проспекту. Не переживай, все будет по - моему. Лучше скажи, я похож на «лицо кавказской национальности»?
Грим сделал его лицо смуглым, худым и замаскировал широкие, европейского типа скулы. Наталья пригляделась:
— Присядь на край ванны, я тебе брови подрисую.
— Зачем? Они и так черные.
— Они у тебя не срастаются на переносице, как у кавказцев. Потом, твои брови для кавказца узковаты. Я тебе просто лишние волоски нарисую.
Когда Саша вновь взглянул на себя в зеркало, ему по казалось, что он не имеет права говорить без акцента. Он влез в просторные темно-зеленые, слаксы, затянул ремень с таким расчетом, чтобы штаны висели на бедрах, а расстегнутая на груди цветастая шелковая рубашка выбивалась из них. Набросил на плечи ярко-коричневую кожаную куртку, водрузил на короткий нос круглые зеркальные очки с фирменной нашлепкой.
— Ну как? — спросил он у Натальи.
— Отлично. Самое главное — белые носки и лакированные туфли. Этим ты подчеркиваешь свое незнание правил хорошего тона?
— Наташа, я эти правила знаю. Но Мохаммед, коего я сегодня представляю, считает: если есть деньги, можно обойтись без всяких правил.
— Ты уверен, что имя Мохаммед имеет отношение к Кавказу?
— Нет, но это не имеет значения. Ты думаешь, Рамовы разбираются в этом лучше меня? Я сделаю наглую рожу и буду настолько уверен в себе, что мне поверят.
Наталья усмехнулась.
— Ну ладно. Ты сегодня поздно придешь?
— Не очень. Если Рая позвонит, передай ей, что я утром перезвоню, хорошо?
— Хорошо.
Насвистывая, он спустился вниз. Соседка с первого
Этажа, с которой он мимоходом поздоровался, удивленно посмотрела ему вслед, явно не узнав. Отлично. Он завел свой джип «Чероки» и поехал на место встречи с Хромым, заранее посмеиваясь — пытался представить реакцию Хромого на загримированного Цезаря.
До назначенного времени оставалось еще две минуты, но «Мерседес» Хромого уже стоял у обочины. Саша запер машину, подошел к «мерсу», взялся за ручку задней дверцы. Окошко водительской дверцы опустилось, оттуда по казалась голова Володи Шалаева, родного брата Раисы. Очевидно, Хромой задействовал его на сегодня в качестве шофера. Володя смерил взглядом нахального кавказца и посоветовал идти своей дорогой.
— Не грубил бы ты, Володя.
Шалаев явно опешил, услышав знакомый голос, не вязавшийся с чужой внешностью. Хромой ликовал — его порядком позабавила эта метаморфоза. Ну правильно, не поедет же Цезарь к людям, которые хорошо его знают, в обычном виде.
— Честно говоря, Цезарь, меня всегда поражал твой подход к любой авантюре. Это, знаешь ли, артистизм. Ты обращаешь внимание на каждую мелочь, ты разыгрываешь аферу, как спектакль. Если в твоем плане значится ограбление, то жди ограбления века. Если это мошенничество, розыгрыш, то будет умопомрачительная мистификация со вполне достоверными привидениями и выходцами с того света. Красиво работаешь.
— Мир потерял во мне актера, режиссера и сценариста одновременно. А все почему? Скучно мне рисковать понарошку. Вот я и играю в кино по-настоящему.
— Если так посмотреть, то вся наша жизнь — это съемочная площадка, где люди — актеры, природа — декорации, а режиссер — Судьба. И каждый играет свою роль. Злодей ты или Спаситель — в сущности, это не важно. Ты должен играть качественно, кем бы ты ни был.
Саша изумленно воззрился на Хромого.
— Что это ты в философию ударился?
— Это не моя мысль. Это Ученый высказался.
— А-а.
— Я посмотрел на тебя и вспомнил. Ты загримирован — ну точно перед съемкой.
— Заметно, что это грим?
— Я бы не сказал. Да и кому в голову придет, что тебе потребовалось накладывать грим? Это заметно, если знаешь о твоих планах, а так... Мохаммед и Мохаммед, что с него возьмешь? Ты, кстати, акцент имитировать можешь?
— Естественно. Еще когда чеченцев дурил, научился. Володя, у метро налево поворачивай.
— Знаю, — буркнул Шалаев. — Карта есть.
— Борис, у меня одно уточнение. Я хочу установить в квартире пару микрофонов и не хочу, чтобы меня за этим поймали.
— Я не думаю, что они посмеют обращать внимание на что-то во время беседы с таким авторитетом, как я, — ехидно ощерился Хромой.
Вот и дом, дорогу к которому Саша мог найти с закрытыми глазами даже сейчас, спустя столько лет. Его подъезд; на лавочке сидит его одноклассница, покачивая детскую коляску. С любопытством посмотрела на подъехавший «Мерседес», но недовольно поморщилась, увидев вылезшего наружу кавказца. Саша всласть потянулся, огляделся. Из-за соседнего дома виден школьный двор, он учился там; в конце дома — задняя, глухая стена магазинчика, где работала его мать, а позже и он сам. Как давно он здесь не был...
Дверь квартиры, из которой он ушел пять с лишним лет назад. Точнее, убежал. Слепой щенок, лопоухий щенок, который еще не научился ходить и у которого не выросли зубы, как же он выжил? Уму непостижимо. Это сейчас он нигде не пропадет, а тогда? Но он вырос, он вернулся, и горе тем, когда-то унижал его.
Он смотрел через голову Хромого на открывшего им дверь отчима. Какой же он мелкий, оказывается... Мелкий, старый, сморщенный стручок. Хромой был ниже его рос-том, худее и старше, но смотрелся куда величественнее.
— А это кто? — шепотом спросил Рамов у Хромого.
— Мой чеченский партнер, Мохаммед.
Хромой брезгливо отстранился, когда Рамов протянул ему руку. Тюремная закалка: он избегал соприкосновения с опущенным. Саша стоял, сунув руки в карманы с таким видом, будто в Чечне не принято
