Всякий раз, когда у меня возникает мысль, а не привиделосьли мне случившееся в цистерне, я смотрю на сложный рисунок белых шрамов налевой стороне груди. Любой, кто увидит меня обнажённым, не обратит на эти шрамыособого внимания. Из-за несчастного случая моё тело испещрено шрамами, так чтоэти теряются среди куда более заметных. Но остались они от зубов ожившей куклы.Она прокусила рубашку, кожу, начала рвать мышцы.
С тем, чтобы добраться до моего сердца.
xi
Я чуть не перевернул вторую бутылку, прежде чем мне удалосьеё поднять. Вскрикнул главным образом от изумления, но и отболи тоже.Почувствовал, как вновь потекла кровь — на этот раз под рубашкой, в складкумежду грудью и животом. Персе дёргалась в моём кармане, извивалась в моёмкармане, кусала и рвала, проникая всё глубже, глубже, глубже. Мне пришлосьотдирать её от себя, вместе с куском окровавленной материи и собственным мясом.Статуэтка более не была прохладной и гладкой. Она стала горячей. Пыталасьвырваться из руки.
— Иди сюда! — крикнул наверху Уайрман. — Иди, тебе же этогохочется?
Она вонзила крошечные фарфоровые зубы, острые как иголки, вкожаную перепонку между большим и указательным пальцами. Я взвыл. И она смоглабы вырваться, несмотря на всю мою ярость и решимость, но браслеты няни Мельдысоскользнули вниз, и я почувствовал, как она отпрянула от них, попыталасьспрятаться в моей ладони. Одна нога попала между средним и безымянным пальцами.Я их крепко сжал, не давая ноге сдвинуться с места. Крепко сжал. Движения Персезамедлились. Я не могу поклясться, что один из браслетов касался её(происходило всё в кромешной тьме), но практически уверен, что касался.
Сверху донёсся звук выстрела из гарпунного пистолета, закоторым последовал крик, буквально пронзивший мой мозг. В эхе этого крика,почти растворившийся в нём, я всё-таки услышал голос Уайрмана:
— Встань позади меня, Джек! Возьми один из…
И всё, только шум борьбы и злобный, нечеловеческий смех двухдавно умерших маленьких девочек.
Ручку фонаря я зажимал коленями, полностью отдавая себеотчёт, что в темноте всё могло пойти не так, особенно для однорукого. Шанс уменя был только один. И учитывая условия, я понимал, что наилучший вариант —действовать без лишних раздумий.
«Нет! Прекрати! Не делай…»
Я бросил её в воду, и в одном это сразу дало результат:злобный смех девочек сменился криками изумлённого ужаса. Потом я услышал Джека— истеричный, на грани безумия голос, и как же я обрадовался, что слышу его!
— Вот это правильно, чешите отсюда! До того, как вашгрёбаный корабль уплывёт и оставит вас на берегу!
А у меня возникла новая серьёзная проблема. Я держал фонарьв единственной руке, Персе была внутри… но крышка лежала где-то на земле, я немог её разглядеть. И не было у меня второй руки, чтобы нащупать крышку.
— Уайрман! — позвал я. — Уайрман, ты здесь?
После паузы, достаточной для того, чтобы в сердце началипрорастать зёрнышки всех четырёх видов страха,[194] он ответил:
— Да, мучачо. Ещё здесь.
— Всё в порядке?
— Одна из них поцарапала меня, и рану придётсяпродезинфицировать, а в остальном — да. По большому счёту с нами обоими всё впорядке.
— Джек, ты можешь спуститься? Мне нужна рука. — И вот тут,сидя среди костей, держа наполненный водой фонарь, подняв его, как факел Статуисвободы, я начал смеяться.
Когда испытываешь такое облегчение, по-другому никак нельзя.
xii
Мои глаза достаточно привыкли к сумраку, чтобы различитьтёмное пятно, плывущее по стене цистерны: Джек спускался по лестнице. Изфонаря, который я держал в руке, доносилось постукивание… слабое, едва слышное,но постукивание. Перед моим мысленным взором возникла женщина, утонувшая вузком металлическом баке, но я отогнал этот образ. Слишком уж он напоминалпроизошедшее с Илзе, а монстр, которого я упрятал в водяную тюрьму, не имелничего общего с моей дочерью.
