в виде приказов по батальону занимаюсь.
Недавно у нас был радостный день – пришел приказ о награждении многих моих орлов, которых я предоставил к награде за прошедшие бои. Не сомневаюсь ни на секунду, что в предстоящих боях они не пожалеют и жизни, чтобы выполнить поставленную задачу…
Ж.
12.12.1942 г. Действующая армия
Дорогая Люлька!
Получил твое невеселое письмо, навеянное воспоминаниями о 30 ноября 1937 г. В этот день я тоже много думал об Алюньке, но тебе ничего не писал, зачем бередить незажившую рану. Мне ведь тоже некому будет рассказать, если я вернусь с войны невредимым, о всяких страшных встречах с немцами, о танковых атаках, когда кругом огонь, металл и смерть, о лихих плясках и песнях танкистов в минуту отдыха, о трогательной дружбе боевых товарищей… и еще о многих интересных вещах. Не будет смотреть на меня широко раскрытых голубых глазок, не будет сидеть на коленях веселый маленький человечек. Не с кем будет возиться, и драться на диване, и гордиться тоже будет некем…
Но оглянись вокруг: много ли людей не потеряли своих родных, любимых? Много ли людей не испытало тяжести этой разрушительной и грязной войны, когда на весах истории решаются судьбы всего человечества на долгие годы. Я был бы несчастнейшим из людей, если б сейчас был лишен возможности воевать. Я бы презрительно рассмеялся, если б кто-либо предложил мне любой «пост» в тылу; я здоров и кое-какие знания, значит мое место здесь, на фронте, я не успокоюсь до того счастливого времени, пока последний немецкий сукин сын не растянется навсегда на нашей территории! К чему мне писать о ком-то, кто стал инвалидом, поселился с женой где-то недалеко от тебя!
…Но уж, если попадет в меня немецкий снаряд или еще что-нибудь подобное, так уж пусть наверняка. Скажу больше, я имел некоторые возможности уехать учиться в далекий тыл, этак на годик в военную академию, но отказался – этим буду заниматься после войны…
Привет всем моим знакомым. Целую. Ж.
10.02.1943 г. …Я, очевидно, очень напугал тебя, моя хорошая, обещанием мне писать тебе 15–20 дней, поэтому стараюсь вновь писать как можно чаще. Только что вернулся из поездки, о которой писал тебе в предыдущем письме. Наступила классическая февральская погода: дни и ночи бушует ветер, занося дороги огромными сугробами, заставляя нас поминутно вылезать из «эмки», чтобы пропихнуть ее через очередную снежную гряду. В 50 метрах перед собой уже ничего не видно, только белая муть, и так на протяжении почти 200 километров, которые я проехал. Сейчас вернулся к себе…
Уже 3 часа ночи. Печка по-прежнему гудит, вода из чайника выпита. Спать не хочется…
…За войну у меня вошло в привычку посвятить несколько минут хотя бы размышлениям о прошедшем. И забавно вытаскивать из своей памяти давно забытые кусочки своего бытия, начиная с почти младенческого возраста и глядеть на них глазами теперешними, искушенными 32‑летним опытом нахождения в сем бренном мире. Война любопытная вещь – она раскрывает характеры людей и сразу видно, что вот это – людишки, а это – люди, которые любят жизнь, любят людей и ради этого готовы совершить любое геройство. Мне всегда немножко смешны советы людей, которые пишут своим близким на фронт – «береги себя».
Тот, кто был в бою, он знает, что здесь появляется совершенно иное сильное чувство стремления победить врага и здесь не замечаешь, нужно ли беречь себя или нет. Закон войны прост – «Если ты не убьешь врага – убьет он тебя». Побеждает в бою наиболее смелый, наиболее настойчивый, наиболее инициативный. А берегут себя пусть уж те, кто боится боя, значит, боится врага, значит, подчинится его воле, а не навязывает ему свою. Я не боюсь смерти и хочу жить, но цепляться за жизнь – никогда я не дойду до этого ничтожества.
Итак, за жизнь, за радость, за презрение к смерти, как-бы близко она ни была! К черту горе, страдания – не для этого мы родились на свет! Вот это я считаю здоровым эгоизмом.
Целую и жажду. Твой Ж.
14.02.1943 г. Дорогая Люлька!
Несколько свободных минут урвал из горячего времени, чтобы черкнуть тебе пару строк. Наконец, через несколько часов, с рассветом веду своих ребят в бой. Наконец-то после томительного бездействия можно опять подраться. Последнюю неделю уже опять провел под свист снарядов и, в который уже раз, убедился в фатальности бытия, когда я проскакивал на легковой машине не опасный участок, впереди перед самым моим носом разорвался снаряд так, что в кабине ничего не стало видно от дыма, но ни одного осколка в машину не попало.
Так что обо мне беспокоиться нет оснований, буду жив и здоров, чего и тебе желаю. Крепко целую.
Твой Ж.
28.02.1943 г. …Прошло десять дней наполненных неистовым грохотом, дымом, грязью и кровью. Опять перед глазами фронтовые пейзажи: уныло торчащие палки, бывшие когда-то деревьями, все истерзанные осколками и снег, истерзанный черными воронками, засыпанный серой копотью разорвавшихся снарядов. Время от времени попадаются места недавних боев – это можно узнать по разбитым саням, каким-то ящикам, кучам всякого тряпья и трупам.
Самая дешевая вещь на войне – жизнь, ибо в современном бою никогда не гарантирован ты от того, что, несмотря на самую толстую броню, которая тебя прикрывает, ты получишь снаряд, который пробьет и ее; в этом я имел счастье не раз убеждаться, и последний раз – несколько дней назад, когда я встретился с немецким тяжелым танком. Это были горячие минутки; мы начали посылать друг другу увесистые гостинцы, до тех пор, пока я его не подбил, а он меня…
А вообще должен сказать, что за эти дни, я со своими ребятами побил порядочно проклятых фрицев, думаю, что до сотни свой счет довел. Для того, чтобы иметь возможность самому уничтожить эту сволочь, во всех боях я сажусь на место артиллериста и рву в клочья своими снарядами, что попадется на пути. Недавно допрашивал группу пленных; это было любопытное зрелище; каждый сукин сын с угодливой улыбкой заявлял, что он рабочий и коммунист. Двоих мы тут же расстреляли за строптивый нрав, остальных отправили в тыл. Они прибыли недавно из оккупированной Франции, где чувствовали себя весьма неплохо; здесь у нас они удобряют болота, а наиболее находчивые сдаются в плен. Сопротивляются яростно, ибо чуют, что уже наступают дни, когда решается судьба всего их поганого народа, который не смог противопоставить свою волю – сумасшедшим бредням Гитлера.
Эти бои являлись для меня экзаменом руководства в бою крупной танковой
