звать меня, обращается ко мне, словно я могу чем-то помочь. Ее наивность вызывает у меня улыбку. Она не сталкивалась с тем мраком и жестокостью, которые довелось испытать мне. Мне почти жаль ее, но жалость — не то чувство, которое я могу испытывать в своей профессии. Жалость, сочувствие, печаль — эти эмоции никогда не приносят пользы. Чем скорее она осознает свою судьбу, тем лучше, ведь надежда — это еще одно напрасное чувство.
В углу клетки я замечаю кнопку, которая освобождает цепи, где она стоит на цыпочках. Полагаю, что сейчас самое подходящее время для начала обучения, и я провожу по ней руками, вспоминая слова старшего о том, что она должна привыкнуть к прикосновениям. Она напрягается, но не протестует, пока мои пальцы не касаются пояса ее джинсов. Тогда она кричит, и этот пронзительный крик заставляет меня отшатнуться.
Она не умолкает. Ее крики заполняют комнату, эхом отражаясь от стен, пока я не отталкиваю ее, упираясь локтем ей в горло, чтобы заглушить шум. Она начинает сопротивляться, нанося удары ногами, и один из них попадает мне в голень. Больно!
Собравшись с силами, я хватаю ее за горло, прижимаю спиной к стене и начинаю срывать с нее одежду. Пуговицы падают на пол, и мой нож разрезает материал ее лифчика.
На мгновение я перестаю осознавать происходящее и отпускаю ее. Она начинает раскачиваться на цепях, ее руки вытянуты над головой, а груди, упругие и спелые, словно просят о поцелуе. Я мысленно ругаю себя. Этого не должно никак случиться.
Я часто бывал рядом с Аттертоном, когда он посещал аукционы. Я видел множество девушек: обнажённых, в кожаных костюмах, в кружевах и шёлке, связанных, с кляпами во рту, прикованных или на поводках, словно домашние животные. Однако я никогда не испытывал к ним ни малейшего влечения. Они больше походили на загипнотизированных овец, чем на людей. Их глаза были тусклыми и безжизненными, а походка хромой. Я не мог понять, зачем кому-то это нужно.
Поэтому моё влечение к этой девушке стало для меня полной неожиданностью. Я бы предпочёл, чтобы она была такой же испорченной, как и я, а не сидела покорно у моих ног и выполняла команды. Я отбрасываю мысли о том, как будет ощущаться её кожа под моим языком, и начинаю расстегивать её джинсы, не обращая внимания на её крики. Я стягиваю их с её ног, а она извивается и лягается. Её колено касается моего подбородка, и я отшатываюсь назад, срывая с неё остатки одежды.
Теперь она полностью обнажена, и мой взгляд жадно скользит по ее телу. Мои глаза словно не осознают, что она не принадлежит мне. Они видят лишь ее обнаженную плоть и надутые губки. Она дрожит, и мурашки покрывают ее кожу. Мне хочется успокоить ее своим языком.
Я чувствую себя в полной растерянности.
Однако в голове звучат слова Аттертона: «Не подведи меня». Они кажутся безобидными, если не знать этого человека. Но я знаю его, и наказание за мое непослушание как раз будет заключаться в милой улыбке и невинности.
Когда я опускаю цепи, девушка прижимается к стене, словно это может защитить ее от меня. Она вертит головой в разные стороны, прислушиваясь, одновременно надеясь и боясь определить мое местоположение. Ее грудь тяжело вздымается, но она больше не кричит.
Я оставляю ее в покое и выхожу в коридор, решив понаблюдать за происходящим через монитор и дать ей еще немного времени, чтобы поразмыслить над своей судьбой.
Марсель, сидя на стуле, с аппетитом ест сэндвич.
— Она дерзкая, не правда ли? — Бормочет он, откусывая кусочек хлеба. — Тебе следовало бы дать ей небольшую пощечину. Это помогает им осознать всю серьезность их положения. Так с ними легче работать.
Я не отвечаю и вытаскиваю из-под него стул.
— Иди найди другое кресло.
Марсель с громким скрежетом тащит по бетонному полу ещё один стул и усаживается рядом со мной, словно мы друзья, наблюдающие за игрой в регби. Он кивает на второй экран.
— Вот она — Стар.
На экране появляется изображение худенькой светловолосой девушки с фиолетовым синяком на боку.
— Она пробыла здесь некоторое время. На последнем аукционе её не продали. Я думаю, у неё было слишком много духа. Они видели вызов в её глазах. — Он улыбается, снова демонстрируя хлеб, зажатый между зубами. — Уверен, что в следующий раз за неё дадут хорошую цену.
Не говоря ни слова, я перевожу взгляд на следующий экран.
— Она новенькая, — говорит Марсель. — Я здесь всего несколько дней. Нам предстоит еще много работы. Но пока с ней весело.
Девочка сидит в углу и плачет. Время от времени она бьется головой о стену, а затем снова опускает голову на колени.
— Ее доставили из Австралии. Я зову её Даниэль. Не знаю почему, но ей это имя очень подходит, тебе не кажется?
Я просто смотрю на него. Но затем смягчаюсь и киваю на следующий экран.
— Ах, Лепесток. Я придумываю им всем имена. Вряд ли с ней было весело, она была слишком подавлена, когда попала сюда.
Поднимаясь на ноги, я перекидываю сумку через плечо и указываю в сторону коридора.
— Комната в той стороне?
— Моя кровать справа. Ты можешь занять левую.
— Здесь только одна комната? — Я не привык жить в одной комнате. Я не привык ни с кем делить что-либо.
Марсель посылает мне воздушный поцелуй.
— Добро пожаловать, сосед.
Комната выглядит скромно и аскетично. Вдоль каждой стены стоят две кровати, снаружи — небольшое квадратное окно на уровне земли, а в одном углу находится ванная комната. В целом, обстановка напоминает тюремную камеру, за исключением отсутствия звукоизоляции и цепей.
Однако есть и приятные детали: на полу лежит ковер, в углу стоит шкаф для одежды, а вместо камеры — экран телевизора. Телевизор старый, и у него нет пульта дистанционного управления, поэтому мне приходится нажимать на кнопки и переключать каналы вручную. На одном из них я вижу мультфильмы, которые смотрит Марсель. Наконец, я нахожу канал, который показывает её.
Она спит, её тело расслаблено, но я замечаю, как поднимается и опускается её грудь, и понимаю, что с ней всё в порядке. По крайней мере, насколько это возможно в данных обстоятельствах.
Я открываю сумку и бросаю в комод те немногие вещи, которые привез с собой. Они занимают всего один ящик. Затем я сажусь на кровать, снимаю обувь и с удовольствием смотрю на спящую девушку.
Она просыпается, и ее охватывает паника, когда она осознает,
