и белёсые вечно нечёсанные волосы я помнила, то образ папы беспросветно замылился в моей памяти.
– Людмила Александровна, – подняла я руку, – а если я не знаю, какие волосы и глаза были у моих родителей?
Зря я это сказала. Надо было просто взять параметры с потолка и всё.
На меня уставился весь класс.
– Оу, – задумалась Людмила Александровна. – Тогда у тебя всё ещё интереснее. Можешь составить вероятные варианты, отталкиваясь от своего цвета глаз и волос, – попыталась сгладить неловкость она.
– От тебя даже родители отказались, недоделанная! – фыркнул Герман и оскалился своей препротивной белозубой улыбкой.
Вот это было по-настоящему обидно. А когда мне обидно, я…
– Они умерли, придурок! – вскочила на ноги я и запустила в Маркелова баночкой с белилами.
Баночка, к слову, была с незакрученной крышкой и очень удачно разлила всё своё содержимое на красивый и, несомненно, брендовый свитер Германа.
– Ах ты ш-шавка! – тоже вскочил он, оглядывая нанесённый ущерб. – Ты хоть знаешь, сколько он стоил? Век будешь отрабатывать!
– Это тебе за мою олимпийку, козёл! – не осталась в долгу я.
– Тихо! – призвала нас к порядку Людмила Александровна, но без толку.
Маркелов в два прыжка оказался возле меня и больно дёрнул за волосы.
– Да я тебя… Мало тебе было за гаражами, шмара подзаборная?
Моя нога пяткой врезалась ему под колено, и он взвыл, но от этого вцепился мне в волосы ещё больнее. Ему-то стыдоба какая – лезть к девчонке, которая на две головы ниже его. Неужели этого Германа так все обожают в классе, что не прозвучало ни слова осуждения в его адрес? Только Людмила Александровна разоряется по долгу службы.
– А ну разошлись! – снова закричала учительница, и снова её никто не услышал.
В итоге мы сорвали урок. Нас с Маркеловым отвели к директору и, дословно цитируя реплики, передали суть конфликта.
Директриса вызвала в школу родителей Германа и Нину Алексеевну, мою воспитательницу. Основные шишки полетели на Маркелова, так как он первый бросил оскорбление в мой адрес. А мне достались остатки – за нарушение дисциплины в классе.
Я, что, должна была промолчать, что ли? Да вот это живописное белое пятно от замазки на его плече – лишь малая мстя за обиды, нанесённые мне. В унитаз башкой надо этого гада! Да притопить, чтобы глубже окунулся в родную стихию.
Вот интересно было бы посмотреть на родителей Маркелова. Но увы, биология стояла третьей с конца, и с остальных уроков нас никто не освобождал. А уйти, если честно, хотелось.
На перемене Маркелов со своим дружком из десятого «в» класса как-то нехорошо косились на меня и посмеивались. Чую, опять затевают подлянку. Как говорится, чем сосуд наполнишь, то из него и польётся.
Как в воду глядела. Унитазную, ага. Вот оно, всплыло.
Подлянка не заставила себя долго ждать. Когда я спускалась со школьного крыльца, мне сначала в спину, а потом и в голову прилетело что-то твёрдое и увесистое. И если крутка сгладила силу удара, то по затылку мне досталось знатно.
От боли я согнулась и зажмурила глаза. Не хватало ещё зареветь на потеху обидчикам и пасть поверженным воином. За моей спиной радостно улюлюкали до тошноты знакомые противные голоса.
Сволочи!
Вдруг меня кто-то схватил, куда-то повёл, и я сама не поняла, как оказалась сидящей в машине.
– Сиди здесь! – сказали мне и закрыли меня внутри автомобиля.
Мне всё ещё было больно, и я, наконец, дала волю эмоциям. Все-то норовят меня, такую маленькую, обидеть. И никому-то я не нужна…
Синие циферки часов в машине показали, что моего саможаления хватило на пять минут. Больше не ревелось.
А потом я вспомнила шедевральной формы белое пятно на германовском плече и подумала: как же символично… Он мне пятно – и я ему пятно. Глаз за глаз, как говорится. Пойти, что ли, учебником Маркелова по башке огреть? Или придумать что-то более изощрённое?
Когда боль в затылке притупилась, а здравомыслие вернулось ко мне, я огляделась: кажется, я уже когда-то сидела в этой машине, да и голос, который велел мне сидеть на попе смирно, какой-то знакомый…
«Да ладно, не может быть! Это глюки после травмы, – саму себя уверяла я. – Я же, блин, никому не нужна. Зачем Костя стал бы приезжать в школу? Кто бы ему так быстро доложил? Нет-нет, как-то это невероятно…»
Сидеть и ждать пришлось долго, почти полчаса. А потом я увидела, как с крыльца спускается Костя и быстрым шагом направляется к машине.
– Как ты? – первый делом спросил он.
Я пожала плечами. То ли радоваться, что в моей жизни случаются невероятные вещи, то ли роптать, какая же я невезучая и в неприятности попадучая.
– Покажи, куда тебе попали? – он потянулся ко мне, а я машинально завопила:
– Не трогай меня! Руки убери-и-и!
– Извини, я не хотел тебя напугать. Просто скажи: сильно болит?
– Терпимо, – ответила я.
– Может, отвезти тебя в больницу, чтобы осмотрели? – предложил Костя.
– Не надо. Само заживёт.
– Хочешь, заедем в кафе, спокойно поговорим?
– Нет, спасибо, – не то чтобы мне не хотелось в кафе, просто я вычеркнула Костю из списка людей, которым можно доверять. – Лучше отвези меня в детдом.
– Отвезти я тебя ещё успею. Я поговорить хотел. Меня беспокоит, что ты всё ещё злишься на меня, – он завёл машину, и мы поехали. – В тот день, когда ты попалась мне, я растерялся. Оставить тебя у себя я не имел права. К тому же у меня бывают командировки, а мы даже и не знакомы толком… Ты так отрицательно высказывалась про детдом, что я понял, что не смогу тебя уговорить отправиться туда добровольно. Прости, я не знал, какие аргументы привести, чтобы ты согласилась. Мне жаль, что я некрасиво с тобой поступил. Ты и так столько всего пережила.
Я промолчала. Вроде бы и понимаю его, но всё равно как-то обидно. Я ведь в него почти влюбилась, а он…
– Вижу, у тебя не складываются отношения в школе и детском доме? – спросил Костя.
– Угу, – вынуждена была признать я.
Одноклассники смотрели на меня, как на юродивую, а собратья по детдому ненавидели меня за тот случай с подарками на новый год. Всё вроде обошлось, но неприятные переживания, связанные со мной, отложились в их памяти. А уж о директорах вообще молчу. Для них я – сплошная головная боль.
– Я отвёл этих двоих к директору школы и серьёзно поговорил, – сказал Костя. – Если вдруг кто-то посмеет снова тебя обидеть, звони мне. Мой номер есть у тебя в телефоне. Хорошо?
