впечатление. На самом деле я ни разу не усомнился в ваших ученых притязаниях.
— Вы ждете, что я стану вести себя точно деревенская дурочка? Начну хлопать ресницами и хихикать невпопад, стоит вам вымолвить что-нибудь лестное? Я уже говорила вам, что я совсем не такая, как дамы, за которыми вы ухаживаете в Лондоне. — Мелькнуло желтое платье — она бродила между рядами книжных полок. — В моей голове мозг ничем не уступает мужскому — в отличие от морской звезды, которая мозга не имеет вовсе.
На этот раз он не сдержал смеха.
— Ну, это не такой уж исключительный случай, если вспомнить, каких мужчин я, бывало, встречал в Лондоне. — Он задержался возле третьего шкафа, с подозрением рассматривая полки. Куда бы она там ни направлялась, и речи быть не могло, чтобы ей удалось сбежать через какую-либо дверь. — Я бы мог решить, что женщина вашего типа…
— Моего типа?
Ее голос доносился издалека. Обогнув шкаф, он оказался в проходе, где бросил трость, которая своим стуком выдавала его приближение.
— Да, вашего типа. Вашей наружности. Я мог бы предположить, что вы уверены в себе и умеете себя держать. Вы красивы и умны. Осмелюсь заметить — в Лондоне такое встретишь нечасто.
Последовала долгая пауза. Похоже, он сказал слишком много. Или она просто переваривает его комплименты?
— И вы полагаете, что это правда? — Ее тон выдал гораздо больше, чем слова. Она появилась в конце прохода между шкафами.
— Я не мог бы сформулировать иначе. — Мэтью шагнул к ней, но боль, внезапно охватившая ногу, заставила его стиснуть зубы.
— Вам нехорошо?
Черт, Теодосия заметила, что он сдерживается изо всех сил. Хромота отнюдь не украшает, в ней нет ничего модного или хотя бы отдаленно интересного, если это не ранение, полученное на поле боя. Увечье его было прискорбным недоразумением, а жалости он не принимал ни от кого.
— Да нет, лучше некуда. — Ногу пронзила сильная боль, но он и глазом не моргнул.
Теодосия глубоко вздохнула, словно размышляя, верить ему или нет, а потом снова удивила — вдруг унеслась куда-то и в мгновение ока вернулась с тростью в руке.
— Она заставляет вас идти медленнее или дает опору?
— И то, и другое, хотя по большей части просто раздражает. — Ему не хотелось брать трость, но он все-таки взял. Неизвестно, долго ли будет длиться этот разговор в библиотеке, а Мэтью не собирался из-за своей немощи сокращать это драгоценное время, даже если, в конце концов, придется воспользоваться костылями. К тому же он все еще не отказался от намерения поцеловать Теодосию.
Глава 9
Теодосия подала Мэтью трость, но на самом деле ноги подкашивались у нее. Что происходит? Чувства неслись наперегонки, и результат был ошеломительным. Когда он увлек ее в свои теплые объятия, сердце ее разделилось пополам. Одна половина жаждала прильнуть теснее, вторая запаниковала и вынуждала бежать. Не следует привязываться к графу. Глупо полагаться на девчоночьи фантазии и воскрешать утраченные мечты.
Тем не менее, он производил впечатление — перед ней стоял высокий и красивый мужчина, с обаятельной улыбкой и манящим взглядом из-под слишком длинных ресниц. Он сказал все, что она жаждала услышать, и вдруг мир сделался намного лучше, чем был. Уиттингем был красив, силен и слишком обаятелен, настоящая интеллектуальная загадка, притягательность науки в сочетании с нежными чувствами. Но Теодосия не может позволить себе думать об этом; и совершенно неважно, что в ее груди разливается странный жар, как только их взгляды встречаются.
— Благодарю вас, Теодосия.
Он говорил негромко, с нажимом, словно пробуя ее имя на языке, нежно и ласково.
— Пожалуйста, — ответила она, сухо и деловито, пытаясь не замечать собственных желания и любопытства.
Уиттингем стоял, подпирая плечом шкаф и невзирая на разделяющее их расстояние, она ощущала жар его тела, вдыхала аромат его мыла, и гипнотическая жажда испытать его поцелуй умоляла сделать шаг вперед.
Теодосия не шелохнулась, когда он склонился к ее губам. В глубине души она знала — как только он вошел в библиотеку и они начали свою шутливую пикировку, — что так или иначе окажется в его объятиях, и вот этот момент настал. Его губы уже почти касались ее губ, но в этот момент победил разум.
Что она делает? Она едва знакома с лордом Уиттингемом. Он появился на пороге их дома не далее как два дня назад, а теперь она стоит в домашней библиотеке, прижимаясь к его груди. Неужели ей мало сердечных терзаний и стоит осложнять свое положение еще больше? Каждый день и без того приносит немало трудностей. Любой, у кого достаточно здравого смысла, сказал бы, что это глупо. Теодосия никогда больше его не увидит — как только растает снег, граф отбудет в свой Лондон, в город, куда она поклялась больше не возвращаться. Город, где ее ждут слишком горькие воспоминания.
Теодосия выскользнула из его рук и в два широких шага отскочила подальше, но он успел схватить ее за запястье. Быстрое движение руки — и трость преградила ей путь, а она снова очутилась в кольце его объятий, да еще ближе, чем в первый раз.
— Похоже, эта трость хоть раз пригодилась для чего-то полезного. — Он всматривался в ее лицо, и она не могла разрушить чары его жаркого взгляда. Смущение, колебания — вдруг все исчезло.
— Мэтью. — В ней раскручивалась волнующая спираль желания, и вдруг она поняла, что больше не может ждать. Легким не хватало воздуха, каждый вдох сделался слишком быстрым — и в то же время слишком медленным.
— Дышите, Теодосия. Просто дышите…
Трость с грохотом упала на пол, а он обнял обеими руками ее лицо и приблизил к своему лицу. Первое прикосновение губ было как удар молнии, пронзивший все ее существо. Вот оно. Что «оно»? Влечение? Страсть? Желание было так сильно, что сердце Теодосии словно перестало биться, а разум обратился в ничто — их функции потеряли всякое значение. Ее тело отреагировало так яростно, что она понимала: в любой момент ноги предательски перестанут ее держать.
Так и вышло.
Опираясь спиной о книжный шкаф, Уиттингем привлек ее ближе к себе, в крепком кольце своих рук, не отрываясь от ее губ. Теодосия утратила способность связно мыслить. Мир перестал существовать. Она уступила его поцелую и таяла, как снежинка в солнечных лучах, жаждая впитать каждый нюанс этого опыта.
От него божественно пахло — деревом, цитрусами и пряностями, и от этого запаха у нее закружилась голова, попытки противиться ему оказались
