class="p1">-- Я не об этом. Но что со мной будет, когда мы вернёмся в Тавантисуйю?
-- Как что? Тебе восстановят имя, и ты вступишь в мой дом как моя законная жена. С именем тебя все права вернутся. Или ты боишься, что скажет общество?
-- Да, что, прежде всего, скажут твои жёны? Потерпят ли они меня среди них?
-- Никаких жён, кроме тебя, у меня нет. А если бы и были, всё равно приоритет за тобой, ты же первая и старшая.
-- Как это нет? Куда же они делись?
-- Все на том свете, но эту печальную историю я тебе позже расскажу. Правда, у меня остались дочери, но они учатся в Куско, так что даже если посмотрят на тебя немного косо, то это не будет иметь особого значения. Хотя они знают, что их отцу всё равно жениться положено, не маленькие... Может, у Консуэлы с ними будут трудности, но что загадывать?
-- Я её Утешей зову, по-нашему. По счастью, на кечуа говорить в доме этот негодяй не запрещал. Хоть родную речь девочка слышала в детстве.
-- У тебя же родной -- чиму. Как и у него...
-- Будешь смеяться, но он на чиму говорил плохо и потому не любил, когда на нём разговаривают -- мол, что-то секретничают...
-- Да, многие националисты родного языка не знают. А потом жалуются, что им якобы родной язык инки утесняют. Им только повод дай -- инков ненавидеть....
-- Мне всё-таки очень стыдно будет смотреть в глаза людям в Тавантисуйю.
-- Да каким людям? Не бойся, на приём у входа я тебя сажать не буду, понял уже, что твоим нервам это не на пользу. Будем нянчить внучат. Они, я думаю, к тебе без труда привыкнут.
-- Скажи, а как поживает Горный Ветер? Он ведь женат?
-- Да, он счастливо женат. И собирается придерживаться единобрачия. Детей уже трое, но я надеюсь на дальнейшее прибавление семейства.
-- А его жена ко мне как отнесётся?
-- Ну, учитывая, что сама она была спасена из рабства, где тоже горя и позора хлебнула, чего ей к тебе-то придираться? Похоже, жениться на женщинах, спасённых из рабства, становится нашей семейной традицией...
Сказав это, Инти вздохнул. Каково ему будет рассказать про вечную каторгу Ветерка? Лучше мёртвый сын, чем сын-изменник... Морская Волна сама заговорила:
-- Знаешь, когда Ловкий Змея делал какую-нибудь мерзость, касающуюся моих близких, он всегда хвастался мне этим. Хвастался, что отравил моего отца, хвастался, что Ветерок стал изменником и теперь обречён на лесоповал... А о хорошем всегда молчал... Так что расскажи мне про ещё что-нибудь хорошее...
И Инти стал рассказывать о сыне, о том, как тот женился и какую хорошую помощницу обрёл в лице своей жены, о маленьких внуках...
О своей болезни он умолчал.
-- Жаль, что я не очень много их видел в последнее время... Но ничего, теперь, когда мы вместе, мы сможем брать внуков к себе в замок, потому что я думаю все дела текущие окончательно передоверить сыну и уйти на покой.
-- Ты не сможешь уйти на покой, -- сказала Морская Волна, -- жизнь в тишине не для тебя, ты даже тут лично поехал.
-- Чутьё подсказало, что надо лично. Но всё-таки я уже слишком стар, чтобы шататься по заграницам. Конечно, совсем бездельничать я не могу, но вот думаю руководство написать с обобщением моего опыта, чтобы он не пропал, документы Ловкого Змея опять же разобрать надо, тут на полгода работы, да и вообще мало ли. Всё равно сыну по сложным делам советы давать надо будет... Но прежние темпы давно не для меня. Раньше я уходил в работу от сложностей с жёнами, от страха перед одинокой старостью... а теперь мы встретим старость вместе. Это ведь счастье -- жить и любить друг друга...
-- Ах, если бы я ещё не была так изуродована!
-- Ничего, может, у лекаря найдётся какая-нибудь мазь, которая сглаживает шрамы... Обещать тут, конечно, ничего не могу, но, в конце концов, разве шрамы помешают тебе быть хорошей женой?
Морская Волна вздохнула и ничего не ответила, думая, что Инти любил всё-таки не её нынешнюю, а ту красавицу, которую похитили четырнадцать лет назад. Скоро, очень скоро он сам в этом убедится, поняв разницу. Но сейчас говорить об этом не след, пусть хоть немного побудет счастливым...
Они долго шли, остановившись только одни раз на не очень длинный привал, когда уже сон начинал смаривать на ходу. К облегчению Инти, Морская Волна не жаловалась, Утеша тоже вела себя терпеливо. Больше всего Инти опасался, что у него в какой-нибудь неподходящий момент заболит сердце, но ничего, работало как часы. Наконец и город. Точнее, маленький портовый городишко, но большего им и не надо.
Инти стал рассказывать хозяину постоялого двора заранее заготовленную историю -- они мол, купцы-христиане из Королевства Серебрянных Рудников, того, что у Основания Конуса, пострадали от пиратов, которые потопили их корабль, но кое-какие средства им удалось спасти, за ужин, ночлег и баню они заплатить могут.
-- Да ладно вам -- все вы говорите, что вы не пойми откуда, а на самом деле намётанный глаз тавантисуйца легко отличит. Ты не бойся, я вас не выдам, какая мне выгода вас выдавать, если после такого ни один таватисуец ко мне не заселится? А вы -- самые выгодные клиенты, у вас всегда баню подавай и пишу приличную не только главному, но и всей честной компании. Но про пиратов охотно верю, расскажи подробнее.
Кивнув, Инти согласился, тем более что горячий обед располагал к хорошей беседе:
-- Как ты понимаешь, Тимотео, нас и раньше не очень-то защищал закон, а теперь и вовсе каждого тавантисуйца любой обидеть норовит. А я... короче, сделал я некоторую ошибку -- решил взять с собой в путешествие жену и дочь. Очень моей жене хотелось хоть на старости лет на заморские земли поглядеть, да и самому мне расставаться с ними грустно было... Я понимал, что это опасно, но жена смеялась -- кто, мол, меня такую похитить захочет? Она несколько лет назад пострадала при пожаре, отсюда и шрамы....
-- А... понятно.
-- Да вот только ошиблись мы, в ближайшем порту, стоило моим жене и дочери чуть-чуть отойти к ларьку с женскими безделушками, какие-то люди их схватили и потащили на свой корабль. Отбить на месте не удалось, мы в погоню. Догнали в конце
