Краски
Кэтчин затихла.
Папа молчал. Я молчала. У меня пропал дар речи. Так я была ошеломлена. Напугана. Возмущена.
Папа тоже злился. Это было видно по поджатым губам, по блеску в глазах. Однако голос его оставался ласковым.
– Если вам кто-то навредил, я могу защитить вас. И вашу подругу.
– Пытаетесь меня спасти? – Ее лицо было словно каменным, а взгляд отрешенным. Твердая скала. – Слишком поздно.
Папа предпринял еще одну попытку.
– Если ваша подруга в беде…
– Нет.
Похоже, она не врала. Теперь я не сомневалась, что Кэтчин говорит нам правду, просто необычным способом.
Папа достал из кармана визитку и положил на комод у кровати.
– Вот мой номер. Можете звонить в любое время.
– Ага. Позвоню я вам, конечно.
Он вздохнул.
– Уверены, что больше ничего не хотите добавить?
Кэтчин откинулась на подушки и закрыла глаза. Папа решил не настаивать.
– Хорошо, отдыхайте. – Он поднялся. – Завтра я снова приду, и мы поговорим, если вы будете не против.
Он медленно вышел из палаты, чтобы Кэтчин успела его окликнуть, если вдруг передумает, но она не издала ни звука и даже не шевелилась, пока дверь за ним не захлопнулась. Ее веки поднялись, и она села в постели.
Я хотела сказать… но не знала что. Что-нибудь. Хотя все слова, приходившие на ум, казались пустыми и глупыми по сравнению с тем, что она испытала. И все же я не удержалась.
– Знаю, ты отвергаешь папину помощь, но вдруг я могу хоть как-то…
Она нетерпеливо помотала головой.
– Хочешь кому-нибудь помочь, Теллер? Начни с себя.
– У меня все в порядке!
– Ничего подобного. Не хочешь двигаться дальше? Ладно. Поступай по-своему, хоть это и глупо. Только прошлое не вернуть. Ни тебе, ни твоему папе.
«Неправда!» – подумала я, но и сама сразу поняла, как нелепо это звучит. Я умерла. Я изменилась. Папа изменился. Изменений не обратить.
Не знаю, почему раньше я этого не понимала.
Кэтчин изучила мое лицо и снова одарила меня полуулыбкой. А потом откинулась на подушку, очевидно, с чувством выполненного долга.
– Выметайся. Завтра увидимся.
Я вылетела сквозь стены больницы на вечернюю улицу. Папа ходил взад-вперед вдоль машины и разговаривал по телефону. Он завершил звонок ровно в тот момент, когда я к нему подошла.
– Прорыв в деле? – спросила я.
– Нет, просто поручил нашему отделу выяснить, все ли в порядке с тем центром, где держали Кэтчин. – Он бросил встревоженный взгляд на больницу. – Похоже, ей пришлось пережить нечто ужасное. Возможно, в реабилитационном центре. А может, до того. Сложно сказать, она все смешивает в кучу. – Он вздохнул. – К сожалению, мне нужно знать больше, чтобы ей помочь.
– Боюсь, получишь ты только историю, пап.
Потому что Кэтчин не просила помощи. Она хотела быть услышанной, только и всего. Я правда начинала в это верить. Она явно считала, что может сама о себе позаботиться. И неудивительно, что Кэтчин не хотела ни на кого полагаться: ведь никто не пришел к ней на помощь, когда она больше всего в этом нуждалась.
У папы зазвонил телефон. Он посмотрел на экран, и я увидела, что это тетя Вив.
Я закатила глаза, когда он сунул мобильный в карман.
– Не сможешь же ты вечно ее избегать! Скоро день рождения деды Джима, помнишь? – Маминому папе через месяц исполнялось восемьдесят два. – Будешь прятаться от тети Вив весь вечер? Это как-то глупо.
– Наверное, не пойду, – сказал папа.
Вот так просто. Словно это сущая ерунда.
– В смысле – не пойдешь? Ты должен!
– Нет. Не должен.
– Ну конечно до…
– Хватит, Бет! – огрызнулся он.
Я отшатнулась. Папа опустил взгляд. Неуверенно перемялся с ноги на ногу и пробормотал:
– Извини. Э-э… Наверное, лучше нам вернуться в отель.
Он подошел к машине и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья. Папа иногда так делал – открывал мне двери, как будто я не могла пройти сквозь них. Обычно в те моменты, когда ему особенно сильно хотелось притвориться, что я еще жива. Наверное, надо было подыграть, как всегда. Сесть в машину и больше не говорить о тете Вив.
Мне вспомнился вчерашний день, когда я мечтала только о том, чтобы папа больше не грустил. Я бы не стала сердиться из-за дня рождения деды Джима, решила бы потом об этом поговорить.
Вчера мир был другим.
Сегодня я поступила иначе.
