— из “Трактата о волшебном народе Эйона и Ксанда” — Нет! — барменша швырнула монету на мокрый засаленный прилавок и удалилась.
Мэтт Тинрайт хотел, чтобы женщина взяла её, но не мог не признать некоторой двойственности своих чувств. Это были его последние деньги, единственный серебряный осётр, и то взятый взаймы (вместе с тремя другими, которые он уже истратил за прошедшие две недели) у старого Пазла — ценою героического умасливания: подвига лести, искусного превозношения и откровенного нытья, коий будут воспевать в веках все профессиональные попрошайки. Не то чтобы Тинрайт уж очень преувеличивал, описывая Пазлу причины, должные заставить того вынуть монеты из вонючего мешочка, который шут хранил в башмаке: поэт действительно нуждался в деньгах, и это был действительно вопрос жизни и смерти.
— Пожалуйста, Бриджид, — взмолился он негромко, когда барменша вновь прошествовала мимо. В это время дня в “Колыбели поэта” людей было немного, а те, кто всё же сидел здесь, без сомнений, ни за что бы не отличили голосов извне от голосов внутри головы, но вопрос был не из тех, что следовало обсуждать во всеуслышание. — Пожалуйста. Мне больше некому помочь.
— А мне плевать, — женщина остановилась перед поэтом, уперев руки в боки и наклонившись вперёд, так что лицо её оказалось всего на расстоянии ладони от его лица. При других обстоятельствах Мэтт непременно бы отвлёкся на грудь, изрядно обнажившуюся в этой позе, но даже самые сильные его инстинкты увяли под гнётом страха перед грандиозной ответственностью. — Мои братья помогли тебе вытащить её из комнат, а я помогла тебе доставить её на новое место — я даже несла эту чванливую корову, когда ты сбежал, обмочив панталоны.
— Абсолютная ложь, — запротестовал он и понизил голос, — мне пришлось уйти и отвлечь тех людей. Это же были священники-клерики из замковой счётной палаты. Они — люди здравомыслящие и сразу бы учуяли неладное.
Тинрайт вспомнил тот жуткий миг, когда услышал их, идущих по проулку, в то время как он и подавальщица перетаскивали оглушённую, босую Элан м'Кори в арендованную и приготовленную им для неё комнату близ Лагуны скиммеров. Это было даже страшнее, чем в тот раз, когда он решил, что Авин Броун намерен его казнить: тогда поэт не понимал, в чём его вина, но сейчас Тинрайт помогал молодой аристократке отравиться — хоть и не позволил ей в самом деле достичь своей цели. А теперь ему приходилось прятать выздоравливающую Элан от Хендона Толли и остальных. За чем его почти поймали с поличным — и по правде говоря, хотя он бы ни за что не признался в этом Бриджид, его одежда почти дошла до описанного состояния.
— Знаешь, Мэтти, это забавно, но мне всё ещё нет до тебя никакого дела, — Бриджид отбросила назад вьющиеся волосы. — Мне больше не интересны твои беды. Я нашла себе нового мужчину — и у него есть деньги. Не те скудные гроши, что у тебя и у того жалкого старого сморчка, у которого ты их клянчишь, а хорошее содержание. У него есть дом в Оскасле, и лавка, и справная одежда, и трость с рукоятью из настоящего китового зуба…
— И жена дома? — добавил Тинрайт не слишком приветливо.
— И что с того? Ворчливая старая корова — он сам мне сказал. Он поселит меня в моём собственном доме, и мне больше не придётся жить в этом проклятом месте и позволять Конари лапать меня за сиськи только чтоб заработать на еду.
— Но Бриджид, я влип по уши!
— И кто тебя в это втравил, Мэтт Тинрайт? Ты сам. И кто теперь должен тебя вытаскивать? Тот же самый человек. Усвой этот урок — и ты на полпути к тому, чтобы стать мужчиной, а не мальчишкой и дураком.
Она повернулась и быстро пошла прочь, но через несколько шагов остановилась и обернулась. Её лицо несколько смягчилось.
— Я не желаю тебе зла, Мэтти. У нас с тобой были свои радости, и парень ты, в общем-то, неплохой. Но нельзя построить дом на воде. Тебе нужно место для опоры.
