перед кучей брошенного тепла, черной, с алмазниками инея.
— Обязательно поживешь, — с запозданием утешаю я. — Снесут и вашу халупу.
Женщина молчит. Может быть, она даже и не слышит меня. Там, в двенадцатиметровой холодной комнате, остался ее ребенок. А вдруг проснулся и плачет. Еще напугается.
Выбираю кусочки покрупнее. Ведро звенит на всю стройку. Люди на крыше оборачиваются, смотрят вниз. Но мы им кажемся маленькими. И мы, и наша возня.
— Нагребайте подряд. Тяга хорошая.
Подряд тоже не получается. Крошка смерзлась, и уже саднит кончики пальцев. Вспомнил о перчатках. Риткин подарок. Ничего, не износятся ведро угля набросать. А Саша уже дожидается.
— Завтра хоть не ходить, — она затягивает потуже концы платка и спешит туда, где освещено. — Растопки чуть не забыла набрать.
Насобирала целое беремя обломков досок, положила их сверху на уголь. Через десяток метров остановилась и опустила тазик на твердеющую землю.
— Не могу. Почки больно. Из-за них, проклятых, и хорошую работу оставила. В столовой. Жалованье не ахти, зато не думаешь, что на зуб взять. Бачки на полста литров. Потаскай-ка.
Без разговоров забираю дрова.
— Запачкаетесь.
— Грязь — не сало. Топор-то хоть водится в твоем хозяйстве?
— Да маломальский.
Топор, ржавый, зазубренный, хлябал на топорище, не рубил, а ломал хрясткие сосновые дощечки. Саша подбирала все до щепочки и носила в комнату.
Затопили печь. Тяга действительно оказалась хорошей. В трубе загудело, запыхало. Запахло живым. Пацанчик, спящий клубочком, словно ежик, повернулся на спину, раскинулся.
— Он у тебя в круглосуточной группе?
— Ой, что вы? Нет. Разве можно одной? Потолок да четыре угла. Сдуришь. Угля бы купить… Расскажите о себе что-нибудь.
А мне надо было уходить. Поднялся с единственной табуретки, застегнул пальто.
— Домой? — негромко, сожалеюще.
— Да. Поздно уже.
— Время выберется, приходите. Вы с семьей живете?
— Да.
— Все равно приходите. Просто так. Поговорить. Я всегда с двух до девяти в поликлинике. Если света не будет — ничего. Когда Сашка спит, я тушу лампочку. Ломятся всякие. Стекло разбили. Думают, уж коли мать-одиночка, так и… Постучите в окно. Восьмое от краю. Ну, барак наш приметный. Кирпичный. Я провожу вас.
— Не обязательно.
— Нет, обязательно, — она набросила на плечи выцветший плащ.
Мы вышли на улицу.
— Ночь-то… Посмотрите, ночь-то какая! Ясная и темная. Как моя жизнь. Наверно, холода начнутся. Повременили бы, пока углем запасусь. А небо — прелесть. Черное море в безветрие. Я ведь оттуда родом. И звезды-фосфоритки в его воде.
— Да, похоже.
— А вы были на Черном море?
— Собираемся. Вот институт закончу, денег накоплю…
— Я тоже мечтаю вернуться на юг. Люблю тепло.
— Да, мне пора.
— Вас ждут, конечно. До свиданья. Приходите в гости. Не забыли? Восьмое окно от краю.
