уже шесть. — листая альбом, продолжала комментировать Светлана. — Мы тогда первый раз на море поехали. Помнишь?
— Конечно, — я выудил из медведевского «архива» нужное воспоминание. — Тогда я сопровождал Леонида Ильича в Пицунду. Поехал раньше, чтобы всё подготовить, проверить окрестности. И вы со мной отправились. Девчонок тогда из воды было не вытащить!
— А здесь, смотри. Это ты ещё на объекте служил. Там у вас авария была. Я тогда думала, что умрёшь. Сама чуть не умерла от горя. У тебя же после того волосы стали выпадать… — она замолчала, поправила косынку на своей голове. — Это же тоже облучение, да?
Я приложил палец к её губам и сказал:
— Дурочка. Это у меня порода такая. Отец вон, тоже с молодости лысый. У меня хоть что-то на голове есть.
Мы забывали о времени. Разговаривали, пока медсестра не выгоняла меня со словами: «Время посещений давно закончилось!».
А спустя примерно неделю появились результаты моей «экспериментальной психотерапии». Я сам был в шоке, когда лечащий врач Светланы — Михаил Давыдов сказал мне:
— Впервые такое наблюдаю. Неоперабельная опухоль, которая уже дала метастазы, вдруг сократилась! Мы еще понаблюдаем в течение месяца. Проведём консилиум. Но я, несмотря на случившееся чудо, все-таки рекомендовал бы оперативное вмешательство. Чтобы исключить рецидив.
У меня получилось! Светлана будет жить! Скоро она и сама не сомневалась в этом. С каждым днем она чувствовала себя всё лучше и лучше.
По дороге из больницы я иногда становился в небольшую очередь у автоматов с газированной водой. Как когда-то в детстве, бросал в прорезь на красном боку автомата трехкопеечную монету. Потом ждал, когда польется тоненькая струйка коричневого сиропа, следом зашипит сильным напором газировка. Брал стакан и не спеша, смакуя, по глотку, пил самую вкусную газировку в мире.
Мимо шли люди. Я смотрел на них и думал, что ностальгия никогда не оправдывает себя. Возвращаясь в давно покинутые места, люди обычно испытывают разочарование. Потому что ностальгия — это тоска не по географическому положению. Это тоска по времени, а в него невозможно вернуться. Мне повезло — я вернулся во времена своей счастливой молодости. И стоя вот так, со стаканом газировки в руке, просто смотрел на лица людей. Они были точно такими, как на старых фотографиях. Спокойными, открытыми, улыбчивыми. Для счастья им не нужны были брендовые шмотки, крутые тачки. В этом времени деньги не решали всё, и фраза: «Ничего личного, просто бизнес», появится ещё не скоро.
Лица окружающих казались наивными. Через какие-то двадцать лет у этих добрых людей украдут их страну. Обменяют на ваучеры. Заберут за бумажки, как когда-то конкистадоры выменивали у индейцев золото в обмен на бусы и зеркальца.
И становилось так обидно за наш обманутый народ… Мне хотелось, чтобы эта страна, где с детства каждый верил в то, что добро всегда побеждает, не исчезла с карты мира. Я же многое могу! Людей от рака практически исцеляю. Может смогу спасти и нашу Родину? Интересно, каким бы стал Советский Союз, если бы не Горбачёв с его перестройкой?
Погружаясь в повседневность, я всё реже и реже вспоминал о двадцать первом веке. Реальность напомнила о себе десятого сентября, в день смерти Мао Цзэдуна.
В тот день я снова обнаружил в кармане мистический амулет из птичьих перьев. Долго вертел его в руках, размышляя об этой странной находке. Возможно, амулет появляется, чтобы напоминать, кто я и откуда? Чтобы я не забывал предыдущий опыт, а использовал его на благо другим людям? Не знаю, пока это лишь догадки… Пожалуй, стоит проверить. Сколько я его не выбрасывал — он всегда возвращался. Выброшу в последний раз — и если он снова вернется, то больше никогда уже с ним не расстанусь. Без особой уверенности, я все-таки отправил амулет в мусорное ведро.
Утром, как только я сдал смену, Рябенко выдернул меня на разговор.
— Выкладывай всё без утайки. Не могу поверить, что дату смерти Мао Цзэдуна тебе подсказал вещий сон. Предпосылок к смерти товарища Мао не было. Вернее были, болел он давно, но все думали, что до ноября-декабря протянет. И из посольства докладывали об улучшении.
— Как на духу, Александр Яковлевич, во сне увидел! — я даже прижал руку к сердцу, как бы подтверждая свою искренность.
— Ладно, допустим одно совпадение. Но чтоб сразу два⁈ Я про Беленко. Откуда ты узнал, что готовится угон самолета? И фамилию предателя? Он же на хорошем счету был в полку, замполит эскадрильи… А копнули поглубже, оказалось, что давно работает на иностранную разведку. Сейчас дает признательные показания. Тут ты нам сильно помог. Я в частном порядке поделился информацией по своим каналам с людьми из второго главного управления.
— И что, сразу поверили? — спросил я.
— Поверили — не то слово. Проверили! И досконально. Но это потому, что пошёл по своим каналам. А если подавать по официальным, в рапортах потом потонешь, замучаешься писать объяснительные.
Второе главное управление — это контрразведка, вспомнил я и дальше слушал еще более внимательно.
— Сам знаешь, какая у нас бюрократия. Но по итогу меня поблагодарили. Тоже, кстати, в частном порядке, — он усмехнулся. — Наши ребята на Дальнем Востоке проверили этого Беленко. Вели его до самого шестого сентября. А шестого он прошел предполетный медосмотр, залил полные баки — под завязку. К самолету шёл бледным, сильно нервничал. Отстранили от полета буквально перед вылетом. Ну он и сорвался тут же. В истерику впал, задергался. Побежал домой, собрался. Выходит из подъезда с рюкзаком на плечах и чемоданом. Его тут же под белы руки и на допрос. Там уж дело техники.
— Это был сон. Я мог вообще пальцем в небо ткнуть. И зря опорочил бы человека.
— Не скажи. Если бы это был сон, то летчика с такой фамилией могло и не быть в гарнизоне. Но он был. — Рябенко умолк, выжидательно глядя на меня. Я лишь молча пожал плечами, не зная, что еще сказать.
— Во время допроса ему в лоб сказали, что он собирался угнать самолет в Японию. Тот сильно удивился. Спросил, откуда мы узнали, мысли что ли прочли. Но дело не в том. По итогу раскрылась сеть американских и японских шпионов на Дальнем Востоке. Как меня информировали, завербован Беленко был еще курсантом, во время учебы в Армавире. Вербовка велась под «крышей» треста ресторанов и лично Железной Беллы. Когда
