признание все перевернуло. Паоло, к ее удивлению, не просто все осознавал, но еще и думал как она, и эти двое, от которых он отдалился, не были для него примером, наоборот, он стремился держаться подальше от таких, как они. Принуждать его к откровенности стало бессмысленно, к тому же Виола неожиданно для себя обнаружила, что они с Паоло во многом схожи: он сирота при живых родителях и совершенно одинок, и этого мужчину, отца ее ребенка, нужно любить и защищать. Его признание стало для Виолы одним из возвышенных моментов их непостижимой любви, одним из тех странных моментов, когда другой человек обретает для тебя абсолютную ценность, и когда Виола смотрела на него, у нее возникало ощущение, будто она видит саму себя или, по крайней мере, часть себя. Как будто Паоло превратился в ее близкого родственника. Он получил рану, которую она отчаянно искала, но не могла найти. Оказалось, эта рана тут, у самого сердца. До этого признания он казался ей самодостаточным, немного поверхностным, отстраненным, несокрушимым. Но он поведал ей историю об укрощении боли, о желании меняться, о стойкости. О том, к чему Виола стремилась всю жизнь.
6
Трейлер, припаркованный на площади Анкары, отличался от остальных: это был матово-серый мини-фургон новейшей модели. Он стоял на просторной площадке, и тот, кто не знал, кому он принадлежит, ни за что не догадался бы, что это цыганский дом на колесах.
Виола никогда не обращала внимания на модель машины, никогда не думала о том, сколько она может стоить и новая ли она. Паоло, наоборот, оценил автофургон и удивился, заметив три пластиковые лейки, стоящие на одинаковом расстоянии от трейлера, а еще старый ржавый велосипед, стойку для него и якорь, сваленные в нескольких метрах от машины. Он рассмотрел все эти предметы, попытался установить связь между ними, потом отвлекся, разглядывая окна, затянутые бумагой, пробитое и спущенное переднее колесо. Еще какое-то время они разглядывали борт трейлера, Виола тем временем силилась вспомнить, какое худи у Элиа под красной курткой, – зеленое или бордовое. Она пыталась перемотать пленку утренних сборов.
Вспоминала, как надела ему подгузник, присыпала тальком подошвы. Поцеловала его маленькие ножки. Вспоминала, какая у него нежная кожа. Едва заметный пушок на лбу. Бесформенный пупок. Ясная улыбка. Но точно такие же воспоминания у нее остались от каждого утра, от каждого дня, каждого раза, когда Паоло приходил ее сменить. Ее память была неустойчива. Она не знала, почему не может вспомнить цвет флисовой кофты, не знала, нормально ли это или недопустимо для матери. Утро состояло из множества разрозненных деталей, и Виоле представилось, что ее серое вещество покрыто дырками, как кусок грюйера. Она часто спрашивала у своего психотерапевта, осуществляет ли мозг некий химический отбор, сохраняя хорошую и полезную информацию и вычищая лишний хлам. Тот ей отвечал, что память несовершенна, она часто лжет и верна не разуму, а душе. Наша память, искажая реальность, отражает нашу внутреннюю суть. Получается, что память Виолы – не материнская.
Паоло хлопнул ладонью по лобовому стеклу трейлера:
– Есть кто живой?
Никто ему не ответил. Он поставил ногу на покрышку переднего колеса, несколько раз толкнул его, трейлер закачался, но все по-прежнему было тихо. Паоло сунул руки в карманы и развернулся, потом пнул ногой одну из леек, она упала на землю, и над асфальтом поплыл запах бензина.
– Вот дерьмо! – прошипел Паоло.
– Успокойся, – попросила Виола.
– Да-да, сейчас.
У него в кармане все так же дребезжал мобильник, ни на секунду не оставляя его в покое, совсем как тамагочи, подумал он. Паоло ненавидел эту игрушку. На этой идиотской электронной вещице, требовавшей постоянной заботы, была помешана его тогдашняя подружка. Однажды Паоло разбил тамагочи, швырнув о стену. Гнев прятался глубоко внутри его и крепко спал, укрывшись в грудной клетке, но мог разбушеваться от сущего пустяка, неожиданный и свирепый, коварный и внезапный, как тропический шторм.
– Вот и они.
– Цыгане?
– Твои родители, – вздохнула она.
Они припарковались в отдалении на платной парковке, размеченной голубыми полосками, Чезаре отправился брать талон, Рената стала оглядываться, пока наконец не увидела окликавшего ее сына. Робко пошла к нему, с трудом таща отяжелевшее тело и чуть прихрамывая. На Ренате были широкие серо-бежевые брюки, пышные волны тщательно уложенных волос спускались на воротник из овчины.
– Мой мальчик! – вздохнула она и обняла его. – Я узнала…
– Здравствуйте, Рената, – сказала Виола, запахивая пальто на талии.
– Как ты, дорогая?
Рената поискала взглядом мужа, а когда увидела, что он торопится к ним, медленно и вяло повернулась к ним и добавила:
– Теперь можете не беспокоиться, мы его найдем.
Виола и Паоло переглянулись, она заметила у него первые признаки раздражения, зрачки быстро заметались, левая щека словно впала, втянулась внутрь.
– Вот и я, – слегка запыхавшись, сообщил Чезаре и подошел к ним.
На нем была замшевая куртка нараспашку, а рубашку, наоборот, он застегнул на все пуговицы до самого воротника. Он так и держал в руках парковочную квитанцию, глаза прятались в старческих складках.
– Итак, еще раз уточним: вы его здесь потеряли? – спросил он.
Наверное, это Паоло решил подсластить пилюлю, думала Виола, и выразился именно так, скрыв от родителей, что они не потеряли Элиа, а оставили одного: они его бросили, бросили, бросили. Это слово гулко отдавалось у нее в голове, как риффы жесткого рэпа.
– Нет, вон там, пониже, на площадке.
– У Олимпийского комитета?
– Да, там.
– И что мы тогда забыли здесь?
– Когда мы его потеряли, там была одна цыганка, – объяснила Виола.
– Господи, ты думаешь, это она его украла?
– Нет-нет, мы пришли сюда спросить, не видела ли она его случайно.
– Сюда – это куда, дорогая? – спросила Рената и огляделась по сторонам.
– Вот один из их трейлеров, – сообщил Паоло.
– Этот? – Чезаре положил руку на дверцу и оценивающе оглядел машину. – Ну да, черт возьми, район-то здесь дорогой. Видел бы ты цыганские фургоны на юге Рима! – улыбнулся он; у него были такие же тонкие губы, как у Паоло, широкие скулы, бесконечно длинные брови. – Однако, как мне кажется, злить цыган – не самая хорошая идея. Пойдем-ка на площадку. Начнем поиски оттуда. Я вызову Ивана.
Он опустил руку в карман и достал телефон. Потом, совсем как Паоло, отошел в сторонку, втянул голову в плечи и принялся бурно жестикулировать. Потом вернулся и сказал:
– Он на мопеде и мигом найдет малыша.
– Пойдем, – повторила вслед за мужем Рената и взяла сына под руку.
Они шли медленно, Виола посмотрела на них, и ей, как обычно, стало не по
