лошадью удалось справиться.
Дальше по течению, где берег становился пологим, мы обычно рыбачили. Чаще всего с Васькой Панкратовым. Мне нравилась рыбалка, особенно, в конце октября. Снег еще не выпал, а река встала после первых морозов. Лед уже твердый, но еще прозрачный. Мы колотушками били по льду. Видно было, как рыба, оглушенная, всплывает вверх. Потом вырезали кусок льда и прямо руками выбирали мелочь. Крупную насаживали на острогу и вытаскивали на лед. Помню, тогда чувствовал себя добытчиком. С такой гордостью нес домой полное ведро рыбы!
А вон в том вон лесу виднелись корпуса пионерского лагеря. Сейчас их еще видно, но придет весна, лес покроется листвой и можно пройти мимо, не догадываясь, что за деревьями целый пионерский городок. Мальчишками мы часто бегали в пионерский лагерь — играть в футбол. Пионеры все аккуратные, в спортивной форме и тапочках, а мы — деревенские — кто в чем. В основном драные штаны, растянутые кофты, часто с отцовского плеча, и босиком. Но почти всегда выигрывали. Подумалось, что стыдясь своего вида на фоне аккуратных пионеров, именно тогда я стал ценить хорошую одежду. Но зато выигрывали почти всегда! Назад, в деревню, шли радостные, бурно обсуждая прошедший матч.
Все-таки у меня было отличное детство! Тяжелое, да. Много работал: и в колхозе, и дома — на мне был огород и скотина. Утром выгонял корову в стадо, кормил свиней, и только потом ел сам. После школы обычно на огород, потом — в колхоз. А вечером уроки. Как хватало времени заниматься спортом, теперь даже и не могу вспомнить, но ведь играл в волейбол, занимался плаванием, футбол опять же. Но жаловаться грех, может, потому и вырос таким крепким, что никогда не боялся тяжелой работы.
Назад возвращался по главной улице. Прошел мимо школы. Сейчас построили новую, двухэтажную, из красного кирпича. А старое здание было деревянным, большой длинный дом, восемь учебных комнат и учительская. По бокам пристройки. С левой стороны котельная, склад, спортзал, а в правой пристройке четыре комнаты. В них жили директор школы и трое незамужних учительниц.
Со школой связано самое потрясающее воспоминание из детства.
Как-то в четвертом классе я подрался с задиристым Васькой. Панкратовы недавно переехали в нашу деревню, но мелкий новичок вел себя довольно нагло. И сильно доставал меня, обзывая то коломенской верстой, то корабельной мачтой. В тот день он так ехидно прищурился и выдал:
— Володька, а ты знаешь, что на больших столбах кошек вешают?
Я всегда был сдержанным, спокойным и не отличался взрывным темпераментом, но тут психанул — так стало обидно за кошек! Мы сцепились, покатившись по траве. Мутузили друг друга кулаками, я расквасил Ваське нос и поставил солидный фингал, засветив кулаком под глаз.
Потом вместе стояли у директора в кабинете. Екатерина Алексеевна отчитывала нас, а мы с Васькой сопели, глядя в пол. Меня, как самого высокого — Василий не доставал мне макушкой до плеча — директор назначила виноватым. Заставила пообещать, что драк больше не будет и в заключении воспитательной беседы потребовала, чтобы мы с Панкратовым пожали друг другу руки. Васька с готовностью протянул мне руку, но я отказался пожать ее в ответ.
— Панкратов, ты можешь идти, — сказала Екатерина Алексеевна. — А ты, Медведев, приведешь в школу родителей. Тогда и получишь свой портфель.
Идти домой было стыдно, я долго слонялся возле школы. Ко мне подошел Васька. Я даже подумал, что снова будем драться, но он наоборот искал примирения.
— Слушай, ты на меня не злись, а? — сказал он как-то неуверенно, даже просяще. Я удивился до такой степени, что остановился.
— Я просто тут недавно, друзей нет, — Васька пнул камешек и помолчал, наблюдая, как далеко он отлетит. — Вот и цеплялся к тебе, думал, раз ты самый большой, то я буду самым смелым, если буду обзывать тебя.
— Самым дурным ты будешь, — проворчал я, все еще сердясь. — Как теперь я родителям скажу, что у меня портфель директор забрала?
— А пойдем к Журавлевой? Вместе, — предложил Васька. — Извинимся, поклянемся, что будем лучшими друзьями. Ну она же нормальная такая директриса, поди простит?
Екатерина Алексеевна уже была в своей комнате и, когда мы постучали, она сразу открыла дверь.
— Екатеринсевна, мы теперь друзья, чесслова! Отдайте Вовке портфель, а? А то ему отец всыпет. И я сам виноватый, я первый дразниться начал! — тараторил Васька, строя жалостливые и умоляющие глаза. А я почему-то не мог отвести взгляд от стола, на котором на красивой кружевной скатерти стояла огромная хрустальная ваза с цветами. Помню, как тогда я был потрясен — эта ваза показалась мне верхом богатства и роскоши!
Портфель мне тогда директор школы отдала. Но придя домой, я до блеска отчистил старую клеенку на столе. Вазы у нас не было, и я налил воды в бутылку из-под молока. Поставил в нее сорванные в палисаднике пионы. Вечером отец вернулся первым. Он тогда работал бригадиром полеводов. Увидел на столе цветы и несколько минут молча глядел на них. Потом спросил:
— Володя, у нас что, сегодня какой-то праздник? Я, видимо, забыл? Елки зеленые, у матери день рождения! Хотя нет, постой, у нее же через неделю только?
— Ничего ты не забыл, я просто поставил цветы. Для настроения, — слегка смущаясь, ответил я. — А настоящая хрустальная ваза дорого стоит? Давай маме в подарок купим?
С тех пор я люблю красивые вещи. Не вещи ради вещей, а тот уют и красоту, что можно создать благодаря им.
Да, все-таки хорошо, что я приехал домой. Порой очень полезно прикоснуться, так сказать, к истокам.
Мимо прошли две пожилые женщины.
— Володенька, здравствуй! Надолго приехал? — спросила одна.
— Родители уже все глаза проглядели, ожидаючи-то! — добавила вторая.
— Тетя Люба, тетя Нина, здравствуйте! — я вежливо раскланялся.
Тетя Люба всю жизнь проработала продавщицей в магазине, а тетя Нина до самой пенсии была фельдшером. Она и сейчас, несмотря на возраст, принимала порой роды, когда скорая из Чехова или из Серпухова не успевала приехать.
Женщины пошли дальше, и я какое-то время слушал, как они перемывают кости Тамаре, которая «так и сидит в девках, все Володьку любит и вообще кто на нее, старуху, позарится». Да уж, деревня — она и в Африке деревня…
Дома меня встретил густой хлебный аромат. Мама всегда пекла хлеб сама. Сейчас на столе возле печи лежали
