Ну не убьют же меня в Белом Доме! И дубинками не отходят! А раз так — гори оно все синим пламенем, я все сделал правильно, и пусть сколько угодно предъявляют!
Но, блин, чего-чего, а концлагерей я не ожидал, хотя даже у Хаттонов за торжественным обедом разговоры насчет диктатуры возникали несколько раз. Один из гостей, сенатор, прямо сказал: «Если наша страна когда-либо нуждалась в Муссолини, то его время пришло». И все кинулись обсуждать, какой символ будет у новоявленных фашистов и будут ли они носить бело-сине-красные рубашки. Причем тут же восторгались действиями начальника штаба Армии США, генерала Дугласа Макартура при разгоне тех самых ветеранов, участников марша на Вашингтон. С намеками на то, что сейчас стране нужен решительный лидер, готовый пустить в дело танки, а не этот слюнтяй Рузвельт. Но о моей поддержке избирательной кампании президента знали и потому ограничились лишь намеками.
Буржуев вообще трясло. Что ни день, то один или другой высказывался в духе «Если не помочь фермерам — мы будем иметь революцию» или «выбор прост: или мы сами отказываемся от прошлых концепций, или насильственное свержение нашего строя».
Что характерно, о близости революции говорили все: коммунисты вербовали сторонников, марксистский журнал New masses выходил стотысячным тиражом, манифест «Культура и кризис», подписанный деятелями культуры во главе с Драйзером, Дос Пассосом и Колдуэллом, декларировал поддержку компартии.
Лоб горел, я уткнулся им в оконное стекло вагона, постоял и вернулся в кресло, треть которого занимал кошелек. Большой такой кожаный кошелек с металлическими замочками, и точно такие же саквояжи у всех, кто ехал со мной: у Ларри, у охранников, у Панчо, у Лаврова…
Финансовая система США едва-едва удержалась на краю обрыва, по итогам прошлого года закрылось несколько тысяч банков. Вкладчики, памятуя Черный Вторник, кинулись изымать свои деньги — лучше держать в кубышке или вообще за границей. Тоже как в девяностые, со всеми дефолтами и пирамидами, только тут пирамида получилась куда основательней — налички в кредитных учреждениях имелось миллиардов на шесть, а вклады превышали эту сумму в семь раз. Ну и когда губернатор Мичигана объявил в штате «банковские каникулы», чтобы избежать обвала, цепная реакция накрыла всю страну — к концу февраля не работали почти все банки, никто не хотел брать чеки, только кэш.
Вот мы и тащили неподъемные кошельки, хотя после экстренного введения Рузвельтом «Чрезвычайного закона о банках» паника немного улеглась, а спасителя принялся восхвалять хор обделавшихся финансистов. Ничего, им полезно, по крайней мере, они не голодали и не стояли в ночных очередях у проходных в отчаянных попытках получить работу и накормить детей.
Вот когда все висело на волоске, готовое сорваться в кровавое говнище, Рузвельт и принял власть. Причем он сам понимал остроту момента и прямо говорил «Если я окажусь плохим президентом, вероятно, я буду последним президентом». Порядок он взялся наводить экстраординарными мерами, так что мои страхи вполне оправданы, но это не отменяет необходимости держать себя в руках и не стучать зубами.
— Разработкой «нового курса» занимается группа приглашенных специалистов, — Лавров зачитывал мне досье.
— Что это вообще за люди?
Владимир Николаевич усмехнулся:
— Обычно президенты собирали команду из чиновников или конгрессменов, но Рузвельт набрал университетских профессоров, дескать, они не зашорены и не оглядываются на вышестоящих.
— То есть Рузвельт вкидывает им идеи, а они думают, как их воплотить?
— Скорее наоборот, Джонни, у самого Рузвельта идей не очень, разве что Гражданский корпус по охране природы.
А, ну да, что-то припоминаю — «департамент по сгребанию осенних листьев», как его величали недоброжелатели.
— Если чрезвычайный закон о банках это, так сказать, тушение пожара, то дальше пошли более продуманные законы, о сокращении дефицита и о поддержке фермеров.
— Странная поддержка, Владимир Николаевич, государство платит деньги не за продукцию, а за то, что ее не производят…
— Предполагается, что цены пойдут вверх, фермерам станет легче.
Мэрилендские поля за окном вагона, распаханные от края и до края, говорили иное.
— А что там с дефицитом бюджета и прочими финансами?
— «Закон об экономике» принят, но почти сто демократов вотировали против.
— Бунт на корабле?
— Да, похоже, — Лавров покопался в портфеле и достал отпечатанную на машинке справку, — Рузвельт сразу после голосования реорганизовал систему управления фракцией, создав комитет из пятнадцати «надсмотрщиков».
В Конгрессе пусть Рузвельт как угодно резвится, но указ о сдаче золота уже подписан и что-то мне подсказывало — наши телодвижения с благородным металлом президенту сильно не понравятся. Прочие действия Рузвельта, вроде создания Администрации долины Теннесси или закона о национальной промышленности, волновали меня куда меньше.
От гостиницы, где мы умылись-причесались после железной дороги, поехали на заранее арендованных машинах. Наемные водители даже глазом не дернулись, когда им сообщили адрес, и лихо довезли до пристроенного к воротам домика охраны у въезда к Белому Дому или Casa Blanca, если на испанском. Я же всю дорогу я сидел, вцепившись в ручку портфеля, и дышал на пять счетов.
Внутрь пропустили только один автомобиль, после быстрого и неглубокого осмотра: до металлоискателей и газоанализаторов еще не доросли, но агенты Секретной службы не юзали даже зеркала на штангах! Сравнил с пропуском в ФНЦ «Калибр» и перестал удивляться, что американских президентов регулярно отстреливали. Причем совсем недавно, и двух месяцев не прошло, как Рузвельта пытался угрохать какой-то полоумный в Майами.
Блин, ворота — одно название, вышибить можно хоть Фордом-Т, досмотр — сплошная профанация, столбы ограды широкие и невысокие — спортивный человек легко перемахнет. Короче, приходите, гости дорогие, берите, что хотите…
А так, конечно, красотища — фонтан журчит, вокруг него клумба цветочками пахнет, лужайка зеленая, теплынь, градусов двадцать верных. Я уж понадеялся, что нас с Панчо высадят под парадным десятиколонным портиком, но нет, ковровую дорожку сегодня не расстелили. Нас завернули к правому крылу, я на автомате посмотрел в сторону левого и обнаружил там не крыло*, а несимметричный павильончик входа.
Восточное крыло Белого Дома в современном виде построено в 1942 году
Лощеный секретарь с пробором в ниточку провел внутрь и усадил в кресла вестибюля:
— Ожидайте, президент вызовет.
По коридорам сновали деловитые сотрудники, кто с бумагами, кто без, несколько раз в дверь заглядывал охранник, время шло, но заскучать мы не успели — в лобби появились два типичных строительных подрядчика с блокнотами и принялись вымерять помещение раскладными метрами. При этом они вяло спорили: толстячок настаивал на стальных балках, а его длинный коллега
