красоты и различает не только человеческую красоту – красоту женских персонажей, – но и красоту удачно сложившейся комбинации вещей и ситуаций.
Если у Кэрролла только содержится намек на быстротечность детства, то Набоков вводит понятие «нимфетка», имеющее вполне определенные временные рамки (9–14 лет), и, таким образом, быстротечность красоты, соединенной с детством, оказывается поименованной.
У Набокова отмечен демонический характер красоты. Описывая нимфеток, Гумберт подчеркивает их демонический характер: «Надобно быть художником и сумасшедшим, игралищем бесконечных скорбей, с пузырьком горячего яда в корне тела и сверхсладострастным пламенем, вечно пылающим в чутком хребте (о, как приходится нам ежиться и хорониться!), дабы узнать сразу по неизъяснимым приметам – по слегка кошачьему очерку скул, по тонкости и шелковистости членов и еще по другим признакам, перечислить которые мне запрещают отчаяние, стыд, слезы нежности, – маленького смертоносного демона в толпе обыкновенных детей: она-то, нимфетка, стоит среди них, неузнанная и сама не чующая своей баснословной власти»[9].
Женские образы у Кэрролла начисто лишены этого элемента демоничности. Напротив, как Алиса, так и Сильвия – очень самоотверженные, вежливые, добрые девочки, старающиеся никого не обидеть.
Набоков разносторонне описывает своих героинь: по внешности, по цвету, по запаху, по ощущению, по ассоциациям… Таким образом у читателя создается ощущение не только их реального существования и физического присутствия, но и реальности их бессмертной души и бессмертности образа. У Аннабеллы «медового оттенка кожа», «тоненькие руки», «подстриженные русые волосы», «длинные ресницы», «большой яркий рот»[10], у Лолиты «тонкие, медового оттенка плечи», «шелковистая, гибкая, обнаженная спина», у безымянной девочки из повести «Волшебник» «оживленность рыжевато-русых кудрей», «веселый, теплый цвет лица», «летняя краска оголенных рук с гладкими лисьими волосками вдоль по предплечью»[11], у Колетт «эльфовое, изящное, курносенькое лицо»[12]и т. д.
У Кэрролла же почти нет описаний внешности его героев и героинь. Даже про Алису мы знаем совсем мало. Автор совсем не описывает девочку, лишь мельком упоминает, что волосы у нее совсем не вились. Вот реплика Алисы из главы 2 под названием «Море слез», когда она пытается понять, в какую из своих подружек она могла превратиться: «Во всяком случае, я не Ада!.. У нее волосы вьются, а у меня – нет!»[13]. Так же кратко Кэрролл описывает и Сильвию: «Одна из самых миленьких и очаровательных девочек, которых мне доводилось видеть»[14].
Своих героинь Кэрролл больше описывает не внешне, а при помощи их моральных характеристик, среди которых доброта – самая главная. При чтении бросается в глаза, что Алиса всем стремится угодить и очень боится кого-либо обидеть. Сильвия же выбирает из двух амулетов тот, который говорит о том, что она будет любить других, и отказывается от того, который обещает ей любовь всех людей. Тут можно вспомнить, что Лолита Набокова – тоже добрая, только, скорее, «добренькая», и то с чужими, а не с тем, кто ее любит, то есть не с Гумбертом.
Но для нашего исследования важно то, что для обоих авторов идеал красоты заключен в юности, ценность которой в ее быстротечности, а предпосылки к появлению понятия «нимфетка» вполне можно найти в Алисе и Сильвии Кэрролла. Общим для авторов является и то, что юным красавицам в их произведениях всегда противопоставлены стареющие женщины: всякие Шарлотты, Праттши, безобразные Герцогини.
Многие биографы Кэрролла свидетельствуют о том, что нимфетки присутствовали у него не только в книгах, но и в жизни. Они приводят следующие факты: Кэрролл никогда не был женат, проводил с маленькими девочками много времени, вел с ними переписку, любил фотографировать их полуодетыми (сохранились фотографии)… Но все биографы Кэрролла сходятся в том, что отношения эти были только духовными, о чем свидетельствуют и письма маленьких подружек Кэрролла. Отсюда и еще из описания «Алисы для театра», приведенного выше, я могу сделать вывод, что Кэрролл скорее был влюблен в Детскость и Юность. И, я думаю, именно в этой искренней духовной любви к Юности заключена тайна сказок Кэрролла.
Что касается нимфеток в биографии самого Набокова, то они там отсутствуют. Для исследования у нас есть только Колетт, Полинька, Валентина Шульгина и несколько еще более ранних девочек из собственного детства автора, извлеченных из автобиографических «Других берегов». А что еще? Стейси Шифф в своей книге «Вера (Миссис Владимир Набоков)» цитирует одну из студенток Набокова, с которой у него были взаимные симпатии, – Кэтрин Риз Пиблз. Она призналась, что Набоков «любил не маленьких, а именно молоденьких девочек»[15]. Кстати, темой ее с Набоковым бесед часто была именно «Алиса в Стране чудес». В этой же книге Стейси Шифф еще говорится, что те, кто знал Набокова, отмечали, как он «шнырял по кампусу с жадным и ищущим взором антрополога»[16]. Это все. Поэтому лучше вернемся к книгам Набокова. Одним из ключевых моментов действия романа «Лолита» является осознание Гумбертом того, что он любит Лолиту, даже переставшую быть нимфеткой, увядшую, повзрослевшую, с чужим ребенком под сердцем. Здесь происходит его моральное выздоровление. Нимфолепсия исчезает, остается только духовная любовь. В конце романа, в сцене, где Гумберт смотрит на маленький городок, звучащий голосами детей, он говорит, что «пронзительный ужас состоит не в том, что Лолиты нет с ним рядом, а в том, что го́ лоса ее нет в этом хоре», то есть что она больше не ребенок. Теперь становится ясно, что за пристрастием Гумберта к нимфеткам стоит любовь к Вечной Юности.
Доказательством духовной любви является и то, что оба автора дарят своим героиням вечность в мировой литературе – пишут о них книги. Алиса мечтала об этом: «Обязательно надо написать про меня книжку, вот что! Когда я буду большая, я сама…»[17]. В то время как повзрослевшая Лолита иронически говорит: «Если бы романист описал судьбу Долли, никто бы ему не поверил»[18].
И тут приведу еще одно мнение как, может быть, решающее доказательство. Детский писатель и переводчик Борис Заходер долгое время считал «Алису в Стране чудес» совершенно непереводимой на русский язык без потерь для стиля и смысла. Он не мог взяться за эту работу до тех пор, пока его не осенила догадка об истинной ценности «Алисы»: «И вскоре я понял, что самое главное в книжке об Алисе – не загадки, не фокусы, не головоломки, не игра слов и даже не блистательная игра ума, а… сама Алиса. Да, маленькая Алиса, которую автор так любит (хоть порой и подсмеивается над ней), что эта великая любовь превращает фокусы в чудеса, а
