Жила-была девчушка, на лбу завитушка,
И вела себя просто прекрасно,
Если была хорошая,
А если плохая, была она просто ужасна.И какой бы подавленной она себя ни чувствовала (Что за мать впадает в депрессию, когда судьба подарила ей замечательного ребенка?), Энн безмерно любит свою дочурку.
Но нагрузка была непосильной. Кора все время плакала, страдала от колик, ей требовалось больше внимания, чем другим детям. Когда Марко вернулся на работу, дни стали казаться невыносимо долгими. Энн заполняла время, чем могла, но ей было одиноко. Каждый день был похож на предыдущий. Она не помнила времени, когда они были заполнены чем-то другим. В тумане недосыпа она стала забывать женщину, которая когда-то работала в художественной галерее, и едва могла представить, каково это – помогать клиентам с поиском картин для их коллекций или трепетать от волнения, обнаружив молодого многообещающего художника. Она почти забыла, какой она была до того, как родила и осталась сидеть дома с ребенком.
Энн не хотелось просить мать о помощи: та была слишком занята своими друзьями, своим клубом, благотворительностью. А никто из друзей Энн не сидел в это время дома с детьми. Энн приходилось тяжело. Она стыдилась того, что не справляется. Марко предлагал нанять кого-нибудь в помощь, но от этого она чувствовала себя ущербной.
Единственным облегчением было ее собрание мамочек, по три часа раз в неделю, в среду утром. Но она не успела сблизиться ни с одной из них настолько, чтобы делиться своими переживаниями. Казалось, что все они искренне счастливы и лучше, чем она, разбираются в вопросах материнства, хотя у каждой из них это был первый ребенок.
И еще раз в неделю во второй половине дня она ходила на прием к доктору Ламсден, а с Корой сидел Марко.
Все, чего Энн сейчас желает, это переместиться на сутки назад. Она смотрит на электронные часы на прикроватном столике – 23:31. Двадцать четыре часа назад она возвращалась на вечеринку, оставив Кору в кроватке. Ничего еще не случилось, все было в порядке. Если бы только она могла повернуть время вспять. Если бы она могла получить назад своего ребенка, она была бы так благодарна, так счастлива, что, наверное, никогда больше не впала бы в депрессию. Она бы ценила каждую минуту, проведенную с дочерью. Она бы никогда больше ни на что не жаловалась, никогда.
Лежа на кровати, Энн заключает частную сделку с Богом, хотя не верит в Бога, а потом плачет в подушку.
Наконец Энн засыпает, но Марко еще долго лежит рядом с ней без сна. Он не может отогнать навязчивые мысли.
Он смотрит на жену, которая спит, повернувшись на бок к нему спиной. Она заснула впервые за тридцать шесть часов. Он знает, что сон ей необходим, чтобы выдержать.
Он смотрит на ее спину и думает, как изменилась она с тех пор, как у них родился ребенок. Это стало для него полной неожиданностью. Они оба так ждали этого ребенка: украшали детскую, покупали детские вещи, ходили на занятия по подготовке к родам, слушали, как ребенок толкается у нее в животе. Это время было одним из самых счастливых в его жизни. Он и не думал, что потом будет тяжело. Он представить себе не мог.
Роды были долгими и трудными – к этому они тоже не были готовы. Никто не предупреждает на предродовых занятиях, что все может пойти наперекосяк. В конце концов Энн пришлось сделать срочное кесарево сечение, но с Корой все было в порядке. Она была идеальна. И с матерью и с ребенком все было в порядке, и они вернулись домой к новой жизни.
Период восстановления тоже проходил дольше и тяжелее для Энн из-за кесарева. Казалось, она разочарована тем, что не смогла родить естественным образом. Марко пытался ее переубедить. Он тоже не так себе все представлял, но какая разница? Кора была идеальной, Энн была здорова, а все остальное не имело значения.
Поначалу у Энн были сложности с кормлением: не получалось приучить ребенка к груди. Пришлось обратиться за профессиональной помощью. Мать Энн не могла ничего посоветовать: сама она кормила дочь из бутылочки.
Марко хочется протянуть руку и осторожно погладить Энн по спине, но он боится ее разбудить. Она всегда была чувствительной, эмоциональной. Одна из самых утонченных женщин, которых он когда-либо видел. Когда-то он любил неожиданно заявиться к ней в галерею. Иногда он заставал ее врасплох за ланчем, иногда – после работы, просто потому что хотел увидеться. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она общается с клиентами, как загорается, когда говорит о картине или о новом художнике. Он думал: не могу поверить, что она моя.
