ноги к верхушкам двух согнутых деревьев. Ну и прочие другие свершают казни.
Эта агитация в картинках, видимо, рассчитывалась исключительно на неграмотных китаянок, чтобы, убоявшись мучений в грядущем, они не изменяли мужьям в земной жизни.
Автопортрет с Монгольцем
Стояли тихие и теплые августовские дни. Впереди и по бокам конной колонны дивизиона в поисках японцев рыскали мои конные разведчики. А я, его командир, ехал во главе колонны на своем красивом, блестевшем вороной шерстью монгольском жеребце-иноходце. Полудикий конь жадно жевал удила и сквозь напускавшуюся ему на голову косматую гриву исподлобья зло сверкал своими черными, с огромными белками глазами. Ему не терпелось выпрямить шею и, вытянув вперед узкую морду, броситься вскачь. И только с помощью узды твердая рука наездника держала голову коня подтянутой к груди. Чувствовал, конечно, конь и как туго сжимают колени всадника его бока. Норовистый скакун тонко чувствует, кто на нем сидит, и соответственно ведет себя.
Трудности наши в Монголии и Китае происходили в основном от природы. Пустыня Гоби, потом хребет Большой Хинган, за Хинганом переправы через Ляо-хе и Ляо-ха-хе, а затем топи и реки Китайского Приморья. Японцев мы почти не встречали, они убегали от нас до самого Порт-Артура, не вступая в бой. Отдельные отряды сдавались в плен, мы отбирали затворы их винтовок и тайком бросали в реки.
3 сентября 1945 года закончилась война с Японией. А мы завершили свой путь по Китаю в городе Фусинь, не дойдя пять-семь километров до Желтого моря.
Недели две мы простояли в Фусине. За это время тысячи две молодых солдат отправили в Порт-Артур на пополнение гарнизона. А дивизия должна была возвратиться в Монголию, в Чойбалсан, – к нашему ужасу, тем же путем, что преодолели в наступлении. Единственное, что радовало: путь знакомый. Все подвохи знаем, а в пустыне колодцы уже отрыты.
25 сентября одолели снова хребет Большой Хинган у перевала Шарагата и 28 сентября достигли границы с Монголией.
2 октября первым в Чойбалсан возвратился наш 1028-й артполк. 7 октября в пяти километрах от Чойбалсана дивизия расположилась лагерем в палатках на песке.
8 октября демобилизовали «стариков» – 45—50-летних. Затем дивизию расформировали, а наш артполк отправили в 677-ю артбригаду в город Бикин на реке Уссури, под Владивосток.
Свадьба
Когда в июне 1945 года наша дивизия ехала эшелонами из Чехословакии и состав с моим дивизионом останавливался в Москве, ко мне обратилась капитан медслужбы военврач 106-го медсанбата нашей дивизии Варвара Александровна Сомова с приказом командира дивизии посадить ее в мой состав. Она ехала с первым эшелоном и делала остановку в Москве. Я разместил ее в вагоне санчасти. По пути мы познакомились и подружились. В Монголии и в Китае часто встречались. После войны, когда дивизия вернулась в Монголию и ее стали расформировывать, мы решили пожениться. Зарегистрировали мы брак в советском консульстве Чойбалсана. Была в песках большая свадьба. Более двухсот человек выпили около пятидесяти литров медицинского спирта.
Только после свадьбы мы с супругой вспомнили, что встречались еще до знакомства в эшелоне. В Чехословакии я был ранен и лечился в медсанбате. Когда встал на ноги, то от безделья сделал себе экскурсию по врачебным кабинетам. Со мной приветливо беседовали, особенно радушно встречали медсестры, девушки-хохотушки. Лишь в одном кабинете строгая и серьезная, к тому же красивая, капитан медслужбы укоризненно заметила:
– Вижу, вы скучаете, но, извините, у нас много работы.
Часть пятая. Былое и раздумья
Глава двадцать четвертая
Замполиты. Взгляд из окопа
Мы ехали в Москву на 50-летие Победы. В купе нас было четверо. Все из разных городов России и Украины. Случилось так, что мы представляли и разные рода войск: летчик, танкист, пехотинец и артиллерист. Жалели, что не было среди нас моряка: вот кого интересно бы послушать. Ребята подобрались сухощавые, жилистые, на вторую полку вскакивали, как молодые, без лестницы, хотя каждому было далеко за семьдесят. Сразу же в купе установилась атмосфера равноправия, фронтового братства, доверия, взаимопонимания и, конечно, юмора – будто это не купе вагона, а блиндаж или землянка. В выражениях не стеснялись, шутки и подначки сыпались из уст каждого, как фрукты из рога изобилия. На войне все были командирами среднего звена: батальона, дивизиона, эскадрильи. Как раз те, кто непосредственно воевал и, пройдя жернова войны, чудом уцелел. Ранения и контузии – не в счет.
Редко встречается, чтобы бывалые фронтовики с любопытством слушали друг друга. А тут мы до тонкостей выясняли особенности боевой деятельности летчика и танкиста, пехотинца и артиллериста.
Про свой род войск каждый знал все, а вот действия других родов войск наблюдал издали, со стороны, или судил о них по тому, как сражались с ним немецкие танки, самолеты, артиллерия, пехота – это уж не со стороны, это каждый на собственной шкуре испытал.
– Как успевает увидеть и поразить цель, летя на большой скорости, летчик-штурмовик, тут и по своим шарахнуть можно, – спрашивает пехотинец у летчика.
– А что, не шарахали, что ли? – горестно включаюсь и я в разговор. – У меня однажды чуть сердце не разорвалось, когда наши штурмовики жгли наши же танки. Те слишком вперед вырвались, летчики и приняли их за немецкие.
– Ну как, берет мандраж, когда на тебя танки несутся? – ехидно интересуется у меня танкист.
Парирую:
– Я с пушкой – в окопе да замаскирован, а ты – по открытому полю несешься. Пока ты разглядишь меня в прыгающую щель, я и влуплю тебе подкалиберным!
Все сочувствовали комбату-пехотинцу. Ему ведь на войне больше всех доставалось. Все били по нему, а он, бедный, вечно в грязи, под гусеницами и снарядами, под пулями и минометным огнем. Сколько этой матушки-пехоты, царицы полей, полегло за войну!..
Наступила ночь, приготовились спать и свет уже выключили, а разговорам все нет конца, и в темноте долго еще продолжались заинтересованные расспросы и рассказы.
– Ребята, а из вас, случайно, никто не комиссарил? – обратился к нам летчик-штурмовик. – А то ненароком обидишь кого. – Убедившись, что в купе только строевые командиры, летчик продолжил: – Если уж кому и жилось на войне, так это политработникам. Летать не летали, а ордена получали. Да еще более высокие, чем мы. Помню, мне за первые вылеты «Отечественную войну» дали, а нелетающему замполиту – орден боевого Красного Знамени отвалили. Единственный орден, которым ни в каких войсках не награждали политработников, – это полководческий, «Александра Невского». Видно, знали его
