Когда Земля еще вся тайнами дышала… Он знал эти стихи и раньше, Михаил написал их ему в подаренный блокнот. Уже при первом чтении строки эти перекликнулись у Егора с песнями: «Мы помнить будем путь в архипелаге»… «На рассвете взойдут острова»… «…Остались тайны только в глубине. Они — как клад, на острове зарытый»…
Последнее четверостишие на старом листке было написано от руки: бледными лиловыми чернилами, стальным пером с «нажимом» (такие теперь только на почте увидишь). Коряво-старательным почерком четвероклассника. И подпись стояла: Т. Нечаев. И дата: 16/VII — 48 г.
— Возьми себе и эту бумагу, — разрешил Михаил. — Это, можно сказать, автограф…
Егор замялся:
— Ты все мне отдаешь… Самому-то что останется?
— Ну, у меня еще много чего! И прежде всего хронометр.
Да, хронометр… Егор не раз подходил к нему, слушал щелканье скрытого маятника, смотрел, как скачет по делениям живая стрелка секундомера. Трогал потертое дерево футляра…
Михаил рассказывал; что не раз хронометр чинили и регулировали. Приведут в порядок, и опять он отмеряет старательно и точно минуты, месяцы, годы. Те, что идут, идут равномерно и неумолимо.
Был хронометр словно посредник между разными временами. Соединял сороковые годы мальчишки Толика Нечаева, шестидесятые — юнги Гая и нынешние… Чьи? Его, Егора?
Однажды поздно вечером украдкой от всех Егор в блокноте с «Крузенштерном» нарисовал что-то вроде схемы. Это был чертеж событий разных лет — от выхода «Надежды» и «Невы» с Кронштадтского рейда до… признаться, до того дня, когда Егор привел домой Михаила и нажал кнопку на «Плэйере»… Всех людей там обозначил Егор именами и звездочками: Крузенштерн, Резанов, Головачев, Толик, Курганов, Гай… Лишь для себя оставил на краю страницы пустое место и мысленно пометил его знаком вопроса: что он, Егор Петров (или Нечаев?), значит в этой странной и долгой истории? В неоконченной… Словно Курганов продолжает писать свою книгу и Егор — один из ее будущих героев.
Имена и разные значки прибавлялись. Вчера Егор, поразмыслив, вписал в схему Ревского и Наклонова. А сейчас подумал, что надо бы сделать еще один значок — Севастопольские бастионы. Ведь хронометр связывает его, Егора, и со временем Крымской войны. Именно там кончается повесть «Острова в океане». И надо вписать этого капитан-лейтенанта… Как его фамилия-то? Ага, Алабышев!
— Гай, а с чего это Курганов сделал у книги такой конец? Про Севастополь?
— Ну, я же говорил. Наверно, хотел показать, что смерть бывает разная…
— Да, но откуда этот Алабышев-то взялся? Он же не плавал с Крузенштерном, там совсем другое время.
— У писателей это, кажется, называется «замкнутая композиция». Когда в начале и в конце книги появляется один и тот же герой, хотя в самой повести его нет.
— А… где он там в начале-то?
— Я разве не рассказывал? У Курганова было вступление. Там Крузенштерн, когда он уже директор Морского корпуса, заступается за маленького кадета резервной роты…
— За Егора?
— Вот именно… А потом, в эпилоге, этот воспитанник Крузенштерна спасает от смерти ребят. Все закономерно…
«Все… кроме одного», — сбивчиво подумал Егор и почему-то смутно, на миг, вспомнил Веньку.
Когда Егор в классе слушал Наклонова, фамилия кадетика скользнула мимо сознания. Но теперь беспокойно, колюче зашевелилась в памяти: «А ведь, кажется, и правда — Алабышев… Разве бывают такие совпадения?.. Если исторические повести, то, наверно, бывают. Писатели разные, а пишут-то про одних и тех же людей. Из одних архивов для себя факты выбирают… Но…»
