пошёл налево, другой — направо, а самый младший из них пошёл прямо и вошёл в дремучий лес. Шёл он себе, шёл, ни о чём не думал, вдруг навстречу ему медведь. Юноша схватил своё ружьё, собрался в него стрелять. Но медведь тут взмолился: «Не убивай меня, я принесу тебе счастье!»
Принц решил его не убивать, и медведь больше ему не угрожал, пошёл вместе с ним через лес и во всём его слушался.
Время спустя посреди леса перед ними на дорогу вдруг выскочил большой волк. Принц до смерти перепугался, прицелился в него из ружья. Но волк тут взмолился: «Не убивай меня, гринц! Я принесу тебе счастье!»
Ну что ж, принц и его не стал убивать. И волк вместе с медведем поплелись вслед за принцем.
Шли они дальше, шли, вдруг навстречу им лев. Принц опять вскинул ружьё, но лев тоже заныл: «Не убивай меня! Я принесу тебе счастье!»
И его принц оставил жить. И потрусили вслед за ним рысцой и медведь, и волк, и лев.
Но потом медведь вдруг сказал: «Я вообще-то ничего ему не обещал».
«Вообще-то и я тоже», — сказал волк.
«А я тем более», — сказал лев и лапой стукнул младшего принца по затылку. Тот упал и сразу умер. И трое зверей его тут же скушали. Даже медведь, который вообще-то мяса не ест, немного полакомился. Так что младший брат никогда просто не мог сражаться с драконом и тем более никакую принцессу не освобождал.
И оба его брата ушли тоже недалеко. Все три их ржавых меча последний раз можно было увидеть у венского торговца старьём 20 мая 1988 года. Вот и всё.
Георг сидел недалеко от пещеры под старым дубом, прислонившись к нему спиной. Он был больше чем доволен своей историей, которую записал в тетради в линейку. Правда, как во многих сказках, получилась, надо сказать, довольно суровая, но он не мог допустить, чтобы в сказках, которые дошли до нас из давних времён, клеветали на его предков и оскорбляли их.
Он сделал две-три поправки и поставил заголовок: «Правда о победителе драконов». Это была его третья история. В первой он опровергал бессовестное враньё про Зигфрида, который был воспет даже в операх. Вторая вызывала лично у него печаль и неутихающий гнев. В ней рассказывалось про его дедушку. В 1280 году трусливая банда разбойников подожгла его замок и похитила собранные им сокровища. Этим разбойникам и убийцам поставили даже где-то памятник.
Дожидаясь прихода детей, Георг ещё немного поспал в тени огромного дерева. Его храп разносился по всему лесу, пугая косуль, диких свиней и просто прохожих. Впрочем, Франци и Шурли этот храп уже был хорошо знаком.
«Наверно, ему снится что-то хорошее», — подумала Франци, увидев, как Георг во сне улыбается.
Мартин встретил их в пещере. Фартук он давно снял. Шурли даже по запаху понял, что Мартин усердствовал, наводя чистоту, как известный домовой Чистюля из немецких сказок. Пещера прямо-таки сияла.
— Не знаешь даже, где сесть, — сказал он.
Мартин состроил обиженную гримасу. Он ждал не таких слов.
В половине одиннадцатого папа вошёл в прихожую своей квартиры. В руках у него была сегодняшняя почта. После того как на прошлой неделе он из-за несчастного случая на своей фирме порезал руку, ему пришлось побывать на осмотре у врача. В почте не было ничего интересного, всего лишь газета, реклама и письмо от какой-то подружки Франци. Из Египта. Сам папа лишь однажды, когда-то давно, получал письмо от знакомого.
— Где, интересно, дети? — спросил он.
— Дома их, во всяком случае, нет, — ответила мама из ванной: она в это время развешивала сушиться бельё.
Визитом к врачу папа остался недоволен. Тот поначалу заявил, что папа вообще нигде не порезался, потом согласился осмотреть небольшую царапину, которую, сказал он, папа, скорей всего, мог себе нанести сам. Это папу так расстроило, что для успокоения пришлось потом заглянуть в пивную и выпить там кружку пива. Лучше всего было бы этого доктора поколотить как следует, но папа сам слишком хорошо знал, что смелости ему хватает только в своей квартире.
— А ведь в одиннадцать нам всем надо ехать, — заявил он, не снимая лёгкого пальто и зачёсывая назад перед маленьким зеркалом свои волосы. Лицо его выражало нетерпение.
— Кому это всем? — не поняла мама.
— Всем — значит нам с тобой и детям. На каникулах они ведь обычно ездят к старой Цабрански.
Папа всегда говорил почему-то «старой Цабрански», хотя речь, между прочим, шла о его маме. У этой бабушки было редкое имя Летиция.
— Что ж, значит, на этот раз они к ней не поедут.
Мама рискнула отодвинуть развешанные на сушилке трусики, чтобы посмотреть, что там делает папа в прихожей. Трусики были светло-голубые.
— Это пока что решаю я, — сказал папа.
— Да мы уже всё давно решили. И ты был при этом.
— Это когда? Не помню. — Папа слегка растерялся.
— Потому что ты не отрываешь глаз от телевизора.
— Я никогда не могу пропустить викторину «Угадай, что это».
— Ну да. И за пятнадцать лет ничего не сумел угадать. Ни на один вопрос не смог ответить.
— Мне просто не везло. Да ещё ты меня отвлекаешь.
— Один раз бабушка может обойтись без детей, — сказала мама.
— Мне это не по душе, — не уступал папа.
— Потому что, если они останутся у бабушки, мы сможем сэкономить?
Папа ничего не ответил. Он снял наконец ботинки, прошёл в большую комнату, включил телевизор и сам автоматически подключился к постоянному сообществу телезрителей. Хотя на экране пока не видно было ничего, кроме заставки для настройки, программу он переключать не стал. Вместо этого достал из ящика маленькие маникюрные ножницы и начал стричь себе ногти. Обрезки ногтей разлетались по комнате.
— Между прочим, тебе придётся убирать их самому, — заявила мама, появившись вдруг в дверях.
— А что ты мне сделаешь, если не уберу?
— Да уж сделаю, не сомневайся.
По её выражению папа понял, что она сердится. Он уже по опыту знал, что в таких случаях лучше уступить, не то хуже будет. Опустился на колени и стал ползать по ковру, собирая то, что было когда-то его ногтями.
— Когда они всё-таки появятся?
— Они вообще скоро не появятся, — спокойно сказала мама.
