ждала, но женщина, поколебавшись несколько минут, повернулась и исчезла в предвечерней мороси дождя.
Конни пожалела, что не вышла тогда к нерешительной гостье, не заговорила с ней.
– Она здесь?
Этот шепот в темноте возвращает Конни из воспоминаний прошлой недели на холодный, сырой погост. Слова те же, но вопрос звучит иначе.
Колокола начинают звонить, звон эхом разносится по пустынному мысу. Все оборачиваются: каждая пара глаз устремлена теперь на западную дверь маленькой церквушки.
Кровь, кожа, кости.
Конни неожиданно для себя понимает, что тоже не сводит глаз с двери. Чудится ей, или правда толпа расступается, освобождая путь в церковь кому-то – привидениям, духам? Конни отказывается принимать за чистую монету такие суеверия, но что-то явно происходит – какое-то движение в тумане, в воздухе. Тени тех, кому уже опустилась на плечо рука Смерти? Или игра света от раскачивающегося на ветру наддверного фонаря? Конни не считает себя чрезмерно впечатлительной, однако это предвестие сбывающегося пророчества и в ее душе задевает какую-то струнку.
Здесь не место для мертвых.
Из своего укрытия Конни тщетно пытается разглядеть хоть что-нибудь за мужскими плечами и спинами, да еще и за сплошным навесом зонтиков. В голове у нее внезапно вспыхивает погребенное где-то глубоко воспоминание. Черные брюки, туфли… Сердце начинает колотиться о ребра, но вспышка памяти уже угасла.
Кто-то что-то бормочет себе под нос. Сердито и недовольно. Конни раздвигает ветки, чтобы лучше видеть. Сутолока, возня, мужские голоса становятся громче. Звук распахивающейся церковной двери, лязг петель – и мужчины врываются внутрь.
Ищут кого-то? Гонятся за кем-то? Конни не знает, видит только, что кладбище вдруг почти опустело.
Колокола звонят громче, подхватывают собственное эхо, и звон длится дольше. Затем – крик. Кто-то разражается бранью. Взмахи рук во влажном вечернем воздухе. Беспорядочное движение – кто-то или что-то стремглав вылетает из церкви. Конни делает шаг ближе, отчаянно пытаясь разглядеть.
Не духи, не призраки – птицы. Целая туча маленьких птичек, стайка за стайкой – вылетев из своего заточения, они натыкаются на шляпы, врезаются в могилы, в надгробия, отчаянно стремясь на волю.
А колокол все бьет. Десять… одиннадцать…
В суматохе никто не замечает руку в черной перчатке. Никто не видит, как проволока захлестывается на горле и скручивается с безжалостной силой. Дикой, неумолимой. Капли крови – словно красная бархотка на белой коже.
Часы бьют двенадцать. Сквозь треск, свист ветра и неумолкаемый звон колокола крика никто не слышит.
* * *
Последняя нестройная нота затухает во мраке. На мгновение воцаряется глубокая, гулкая тишина. Ничего, кроме шума нестихающего дождя и ветра и лихорадочного пульсирования крови у Конни в ушах.
«Кому назначен смертный час…»
Время зависает неподвижно. Никто не двигается, никто не произносит ни слова. Затем – шорох, шарканье ног. Щелчок внутренней двери в церкви – открылась она или закрылась, непонятно.
– Всё, последние, – говорит кто-то. – Все улетели.
Беспокойное шевеление пробегает по толпе снаружи. Людям кажется, что их провели, разыграли, как дурачков. Что они стали жертвами обмана. Конни тоже словно очнулась от какого-то транса.
«Пройдут угрюмо мимо нас…»
Теперь в памяти у нее звучит женский голос – голос, который читал ей эти стихи вслух когда-то, давным-давно. А она записывала слова, чтобы лучше запомнить.
Почти все птицы изувечены или мертвы. Какой-то мужчина подбирает умирающего зяблика с надгробной плиты и бросает тельце в кусты, обрамляющие погост. Люди переговариваются вполголоса. Конни понимает, что им неловко. Никому не хочется признавать, что он обманулся, поверил, будто внезапное полуночное видение – не вырвавшиеся на волю из ловушки птицы, а что-то другое. Им не терпится уйти. Они приподнимают на прощание шляпы и торопливо шагают прочь. Расходятся по двое, по трое.
Не призраки. Не видения мертвецов.
Конни ищет глазами ту женщину, что следила за домом Блэкторнов. Она тоже исчезла.
Конни хочется войти в церковь самой. Поглядеть, что там произошло – если что-то произошло. Увидеть своими глазами, все ли молитвенники на своих местах, привязана ли к крюку полосатая веревка колокола, в порядке ли все скамьи, полированные мемориальные доски и аналой. Попытаться выяснить, как столько птиц оказалось запертыми внутри.
Стараясь держаться в тени, Конни выходит из своего укрытия и направляется к церкви. Земля вокруг крыльца усеяна крошечными тельцами. Зяблик и чижик, навсегда умолкшие. Вьюрок, зеленушка, коноплянка… В другое время Конни, может, и подобрала бы их, но сейчас самое главное – долг перед отцом. Она по-прежнему его не видит и тревожится, как бы он не ускользнул от нее. Ей часто приходится провожать его до дома от «Бычьей головы» – следить, чтобы он не поскользнулся в болотной грязи и не расшибся. И сегодняшний вечер, если не считать этого странного ритуала на кладбище, ничем не отличается от всех прочих.
Наконец Конни замечает отца. Видит, как он вытягивает руку, балансируя, чтобы не упасть, и идет, шатаясь, от церковной стены к гробнице. В свете единственного непогашенного фонаря она видит его голые руки – красные, будто ошпаренные, что сразу бросается в глаза на фоне камня и лишайника. И грязные вдобавок. Плечи у него сгорблены, словно он пережил какое-то ужасное горе. Жалобный звук вырывается у него из горла – будто у терзаемого болью зверя.
Затем Гиффорд выпрямляется, поворачивается и идет по тропинке. Шаг у него твердый. Конни понимает: сильный дождь, холод и происшествие с птицами отрезвили его. По крайней мере, сегодня о нем можно не беспокоиться.
Кровь, кожа, кости. Одно черное перо из хвоста.
Ветер катает по тропинке черную стеклянную бусину. Конни подбирает ее и спешит следом за отцом. Она не замечает темной безжизненной фигуры на земле в северо-восточном углу кладбища. Не замечает скрученной окровавленной проволоки.
Конни не знает, что в нескольких ярдах от изуродованных тел певчих птиц лежит мертвая женщина.
ЧАСТЬ I. Неделю спустя. Среда
Глава 1. Блэкторн-хаус. Фишборнские болота Среда, 1 мая
Конни смотрела на скальпель в руке. Тонкое блестящее лезвие, рукоять из слоновой кости. На неискушенный взгляд он походил на стилет. А в других домах его приняли бы за нож, которым режут овощи и фрукты.
Не мясо.
Конни бережно держала в руке мертвую галку, ощущая память о тепле и жизни в ее мертвых мышцах, сухожилиях и венах, в тяжело свесившейся шее. Corvus monedula. Черные блестящие птицы с пепельно-серыми шеями и теменем.
Очень светлые глаза. Почти белые.
Все инструменты уже наготове. Глиняная миска со смесью воды и мышьякового мыла. Несколько полосок ткани и ведро на
