дна…
Он отвел от ее лица пристальный взгляд. Ингрид выдохнула, опустила ресницы. Мужчина прошелся быстрыми поцелуями по обнажившимся бедрам. Придвинул к себе, закинул ее ногу себе на плечо, принялся целовать там, где, Ингрид казалось, не целуют мужчины.
Тело заныло, непривычно и сладко. Колени подогнулись, но Бэрр упасть не дал: удержал юбку, завернул узлом позади. Ингрид, вздохнув испуганно, распахнула глаза, а он свои — прищурил. Попыталась отшатнуться — он держал ее крепко.
Стремительно поднявшись, Бэрр дернул завязку штанов. Рванул к себе Ингрид, забросив ее ноги на свои бедра. Вздрогнув, остановился, вопросительно приподнял бровь. Смотрел неотрывно и жадно. Его желание, его нетерпение! Все было. Но было и что-то еще… Что-то мелькнуло в его потемневших глазах — может, искра тепла?
Ингрид, вцепившаяся в мужские плечи и на такую же короткую искру решившая от всего отказаться, кивнула в ответ на безмолвный вопрос. И когда он, рыкнув ей в ухо, чуть отстранил, а потом резко приблизил к себе, опалив своим жаром, она лишь вдохнула сквозь зубы. И едва удержалась от крика.
Бэрр коротко шагнул вперед. Обхватив кисть Ингрид, прижал к стене. Двинул бедрами, проникая глубже, впечатывая в стену. Потянулся ко второй руке, погладил ладонь. Заставил разжаться кулачок, раздвинул ее пальцы своими, настойчиво, приятно.
Боль поутихла, Ингрид смогла вздохнуть, открыла глаза, перестала закусывать губы… и теперь судорожно хватала воздух пересохшим горлом. Она просто подчинилась Бэрру. Принимала его, почти повисая на высоко поднятых запястьях, в которые он вцепился.
«Это всего лишь мечта, призрачная мечта! Такие ускользают, словно ночной туман, лишь только придет хмурое утро», — нудно твердил разум.
«Значит, я буду мечтать», — ответило сердце.
Они на полу. Как? Когда? Она не заметила. Верно, Бэрр опустил ее. Бережно, не разжимая объятий. Большой, тяжелый, теплый — навалился всем весом. Она уперлась в него руками, неосознанно попытавшись отодвинуться — он легко развел их, поцеловав ладони. И ей стало совсем не страшно. Может, так человек на краю гибели теряет ощущение страха. Остается лишь отчаянная храбрость и непонятная, хмельная веселость.
Его глаза совсем близко, и в них нет больше холода. Бэрр коснулся ее полыхающих щек, снял невесть откуда взявшуюся влагу. Заставил губы раскрыться под лаской своих. Потом приподнялся немного, словно присматривался к ней. Слушал ее шепот, ловя звук своего имени. Провел ладонью по ее лицу, словно пытаясь запомнить, ощутимо сжал шею. Отпустил, тут же погладил, сам не прекращая двигаться.
Пальцы длинные, сильные, а касаются ласково. Его ладонь спустилась ниже: гладит, мнет, нежит.
Он молчал, но Ингрид и не нужны были слова.
Негромкие вскрики — неужто ее? Как неудобно. Нужно потише… Или не нужно?
Согревшись и осмелев, она скользнула рукой под его рубашку, коснулась груди. Провела пальцами по напряженному животу до паха и в невольном движении подалась навстречу.
Бэрр вздрогнул, опять зарычав глухо и вбивая ее в пол: и боль, и счастье разом… Дернул нетерпеливо за верх платья. Разорвал шнуровку, царапая кожу; то едва касался груди, то впивался отчаянно.
Ингрид задыхалась и почти теряла сознание. Она застонала, не сдержавшись — Бэрр замер на миг… Приподнялся, уперся ладонями в ее плечи, не давая отстраниться.
В каждом его движении, в каждом жесте отражалась удивительная откровенность — он был то ласков и нежен, то почти безумен в своей страсти. От непроизносимых, но нескрываемых желаний и признаний у Ингрид кружилась голова, и покалывало в кончиках пальцев. Этого мужчину она принимала любым. Верно, это называется сумасшествием, но как же ей хотелось, чтобы сегодня они сходили с ума вместе!
Бэрр помог ей снять платье, быстро скинул свою одежду и осторожно посадил Ингрид на себя. Крепкими пальцами впился в бедра, поднимая и опуская ее.
Ингрид была и покорной, и храброй. Она умирала от блаженства и рождалась заново. Она позволяла делать с собой все, что раньше посчитала бы невозможным, все, что только желал ее мужчина. Да, сегодня — ее!..
С кухни они так и не ушли — разбросанная одежда и стянутый с кресла плед вполне заменили кровать.
Под утро Бэрр обнял Ингрид, устало положив голову ей на грудь. Она гладила его спутанные волосы, не смея уснуть, боясь отпустить эти мгновения — их последние мгновения. Гоня грусть, запоминала сильное и гибкое мужское тело, еще влажное от пота. Проводила по спине кончиками пальцев, мягко касаясь шрамов, будто изучала новую книгу, невиданную и интересную.
Бэрр молчал.
Лишь когда луч послеобеденного солнца добрался до его плотно зажмуренных глаз, а с улицы донеслась трель дверного колокольчика, он поднял голову. Глянул сквозь темные пряди и словно бы враз очнулся. Видно, вспомнил, что он первый помощник градоначальника и у него есть обязанности.
— Я зайду, — шепнул он и больно дернул Ингрид за волосы, выпутывая свою руку.
Поцеловал ее в угол рта, не глядя в глаза, и принялся торопливо одеваться.
«Это непра-а-авда, — протянул, куражась, зловредный разум. И грустно выдал: — Я предупреждал… Трепло. Дикарь и трепло. Еще бы „спасибо за чай!“ сказал».
У Ингрид не было слов, да и сил тоже не было. Она смогла лишь повернуть голову и слабо улыбнуться Бэрру вместо ответа.
Он ушел тихо, лишь звякнул о порог меч, завернутый в черный плащ. В тот самый плащ, в который она отчаянно вцепилась, дрожа от страха не далее как вчера вечером.
Бэрр… Даже в собственном испуге и сумраке улиц она не могла не узнать его. Как не могла и поверить своим глазам. А он прижимал к себе, обещая проводить, чтобы никто больше не обидел ее, для него тогда безымянную и незнакомую.
Оказавшись в ее доме, он поначалу молчал, а потом она слушала, боясь только одного — что он замолчит.
Не прошло и суток, а ей показалось — целая жизнь.
Дверь в мечту на двоих с гулким стуком захлопнулась.
Ингрид, не вставая, подтянула к себе одежду, стремясь хоть чем-то отгородиться от стремительно наливающегося холодом мира. Она вся пропахла ушедшим мужчиной. Этот запах не грубый, не резкий — просто его, Бэрра. Он был мастер во всем, но от этого становилось только горше. Его опытность лишь кричала о том, сколько девушек побывало в его объятиях до нее и сколько еще будет после… А Ингрид… Что Ингрид? Она ничего не могла дать ему, кроме своего глупого сердца. И ей совершенно не было места в жизни первого помощника винира.
Впрочем, мучила ее не только своя боль. Понять бы, как
