замечательный цветок вобрал в себя соки мидийцев и хеттов, Финикии и Крита, Вавилона и Ассирии. Но корни идут еще дальше: за ними всеми стоит Шумер».
Но вернемся в XX век! Солнце уже поднялось довольно высоко и стало ощутимо припекать голову и плечи. По времени мы должны были проехать не меньше ста километров. Местность же вокруг по-прежнему оставалась плоской и унылой. И вдруг впереди, словно мираж пустыни, какими-то неясными, размытыми контурами проступили на горизонте темная полоска зелени, серые соты домов и желтый конус купола какого-то крупного здания. «Самарра! Золотая мечеть!» — крикнул мне Миша, наполовину высунувшись из кабины.
Да, это была она — знаменитая столица халифов Аббасидов, куда они на целых 56 лет перенесли свой трон, бежав из многолюдного и неспокойного Багдада. В центр города мы, однако, не поехали. Дорога круто повернула налево, к бетонной плотине через реку Тигр. С высоты своего положения я мог отчетливо разглядеть и голубые изразцы, и огромный, крытый золотом купол знаменитой мечети ар-Рауд ал-Аскария (здесь находятся могилы шиитских имамов), и спиральный 50-метровый конус минарета Мальвия.
Миновали плотину. И опять палящее солнце, ровный гул мотора и серо-желтое безмолвие вокруг. Встречных машин почти нет. Лишь изредка промелькнет пестро украшенный пассажирский автобус, военный грузовик или легковое такси. Слева, на взгорке, проплывают величественные руины замка конца IX века с романтичным названием Каср ал-Ашик — «замок влюбленного» — детище халифа ал-Муатамида.
Он прожил там всего два года, перебравшись потом в Багдад.
Постепенно рельеф становится холмистее. В большом селении Бейджи традиционная остановка для отдыха — водители и пассажиры наскоро едят, пьют в местных ресторанчиках и харчевнях. Здесь, в Бейджи, или где-то рядом, видимо, проходит граница между двумя микроклиматическими зонами. Это явственно ощущаешь и по погоде, и по окружающей местности. Холмы становятся выше и многочисленнее. Кое-где по склонам зеленеет трава. Появляются и первые участки с посевами пшеницы и ячменя. Видимо, в этих местах дождей уже хватает для земледелия.
Справа, там, где темнеет неровная линия высокого берега Тигра, вижу ответвление дороги. Указатель с надписью по-английски и по-арабски: Шургат (Шеркат), 120 километров. Шургат — это современный арабский городок, примостившийся прямо у подножия высоких валов древнего Ашшура — первой столицы грозной Ассирийской державы.
Еще несколько десятков километров, и налево, в пустыню, уходит от главного шоссе еще одна дорога. Она ведет в Хатру — некогда знаменитый торговый и культурный центр Северной Месопотамии, где сходились влияния Востока и Запада, Севера и Юга и где купцы продавали на шумных базарах товары из далекой Индии и Ирана, с берегов Средиземноморья и Аравии.
Уже под вечер, когда наша машина с трудом взбиралась на вершину высокого каменистого холма, я увидел в предзакатных лучах солнца незабываемую картину. В огромной естественной котловине сквозь дымку испарений едва проступали контуры бесчисленных жилых кварталов, состоящих из одноэтажных и двухэтажных домиков. Над ними то здесь, то там возвышались голубые купола мечетей и острые иглы минаретов. Буйная зелень парков и садов, аромат цветущих роз, шумная, по-восточному пестрая толпа на улицах, бесконечные ряды харчевен и лавок создавали какую-то неповторимую атмосферу всеобщего праздника, карнавального веселья и душевной раскованности. Это был Мосул — вторая столица Ирака, Уммал-Рабийян — Город двух весен, как его называют сами жители за хороший климат, особенно приятный осенью и весной. Дразнящие ароматы жарящегося мяса — тикки (разновидность шашлыка), шерхата (похожего на бифштекс) и гаса (строганина из жареной баранины с салом) напомнили нам, что скромный обед в Бейджи был уже давно и пришло время ужина. Поставив машину возле красивого здания городского музея, утопающего в цветущих кустах роз, мы отправились в ближайшую харчевню.
Возвращались уже в сумерках. На улицах зажглись фонари. Толпа стала гуще и оживленнее. И вдруг, проходя по узкому грязноватому проулку, ведущему к музею, Рауф Магомедович задумчиво сказал: «Сегодня в лагерь попасть мы уже не успеем. Придется ночевать в Ниневии». Миша как-то безразлично согласился: «В Ниневии, так в Ниневии». Я же в первый момент несколько растерялся.
Конечно, мы археологи, люди экспедиционные, ко всему привыкшие, но зачем же нам из живого и веселого города ехать куда-то на ночь глядя к руинам древней ассирийской столицы и спать там среди развороченных холмов и могил, на пронизывающем ветру, под вой шакалов? «Это та самая Ниневия, которую копал в XIX веке англичанин Лэйярд?» — робко спросил я нашего невозмутимого начальника, надеясь в глубине души, что речь идет о другой более современной единице поселения, лишь однофамилице своей более знаменитой сестры. «Та самая», — лаконично ответил Рауф Магомедович и решительно открыл дверцу кабины. Одолеваемый самыми мрачными предчувствиями, я кое-как устроился среди своей мебельной рухляди и приготовился к долгому пути. Миша лихо выкатил на центральную городскую площадь, пересек длинный, весь в огнях, мост через широкий и полноводный Тигр, и мы очутились словно в другом мире. Впереди, чуть правее шоссе, на высоком холме можно было едва различить скопления каких-то старинных зданий, над которыми возвышался на фоне быстро темнеющего неба, словно перст указующий, тонкий минарет мечети Наби-Юниса. Влево от него уходила длинной лентой старинная рыжеватого оттенка глинистая стена. Уличные фонари освещали ее во всем великолепии: добрые 10–15 метров плотно сбитой глины, скрывавшей за собой в густой темноте нечто таинственное и загадочное. «Это же и есть валы Ниневии, место нашего вынужденного ночлега», — догадался я с некоторым опозданием. Но мы едем дальше. Едем километр, другой, третий. Древние валы все не кончаются. Слева приветливо мерцают огнями окна уютных, утопающих в садах особняков мосульской элиты, а справа тянется бесконечная ниневийская стена. Наконец, грузовик поворачивает направо, огибает эту стену и, с трудом преодолев какой-то пригорок, въезжает внутрь городища, в чудесный сад, обрамленный стройными колоннами кипарисов. В глубине его вижу приземистый прямоугольник большого глинобитного здания, посыпанный щебнем просторный двор, навесы для машин. Из сторожки выходит высокий худощавый араб в длинном коричневом плаще с фонарем «Летучая мышь» в руке. Он пытливо осматривает наш грузовик, пассажиров и, слегка улыбнувшись, делает приветливый приглашающий жест: «Фаддаль! (Пожалуйста!)». Спать на могильных холмах сегодня явно не придется. Оказывается, мы находимся на базе постоянно действующей Ниневийской археологической экспедиции Директората древностей Ирака. Сотрудников экспедиции сейчас нет: они в городе. Но сторож согласен предоставить нам и стол, и дом.
Полчаса спустя, совершенно обессиленный от долгой дороги и переполнявших меня впечатлений, я уже лежал в отдельной комнате на удобной металлической кровати, под новым шерстяным одеялом. Думал о том, что завтра меня ждет Ярым-тепе, лагерь экспедиции
