Помните раз и навсегда – в морском деле не было и не существует слово “веревка”. На корабле есть в а н т ы, есть ф а л ы, есть ш к о т ы, есть канаты якорные и причальные. Самая обыкновенная веревочка на корабле называется к о н е ц.
Но если вы в открытом море скажете “веревка” – вас молча выбросят за борт, как безнадежно сухопутного человека.
(А. Н. Толстой, “Как ни в чем не бывало”,1925)Но недавно мне случилось прочесть в оригинале популярнейший среди советской детворы английский роман – “Остров сокровищ” Стивенсона. Чтение меня ошеломило. Нет, то, что переводы и оригиналы могут резко отличаться, для филолога не новость. Новостью оказалось то, что у англичан, обитателей морской державы, отсутствует такой пласт языка, как морской жаргон! Язык, на котором общаются мореплаватели в романе, совершенно прозрачен и лишен всякой эзотерики.
В самом деле, в английском языке нет кока, а есть cook – просто “повар” (этим словом называется и кухарка). Нет бимса, а есть beam “балка”. Нет топселя, а есть topsail “верхний парус”. И конечно, процитированное место из детского рассказа А. Н. Толстого озадачит английского переводчика до полного выноса мозга. Для англичан веревка – она и есть веревка, rope; а если потолще, то cable; а словом line, от которого происходит наше линь, английские домохозяйки называют веревку для сушки белья. На английском корабле очень мало слов, которые не были бы интуитивно понятны домохозяйке.
А вот русскому языку зачем-то понадобился целый словарь особого жаргона, составленного из иностранных слов. Несложно догадаться, что появился он при Петре I, вместе с созданием российского флота. Но в петровское время русский язык был переполнен и другими заимствованиями, которые не задержались в нем, – мы не говорим, например, виктория, мы все-таки предпочитаем слово победа. Ну что бы случилось, если бы кок стал поваром? Но, очевидно, мореплавание в России воспринимается как занятие для посвященных, требующее особого магического языка. Англичанам же, которые полторы тысячи лет с морем на “ты”, не нужно доказывать свою причастность к эзотерическому таинству.
Напоследок стоит сказать и еще об одном специализированном языковом пласте, собравшемся из заимствований. Он общий для всех языков, по крайней мере европейских. Речь идет о языке научной терминологии, основой для которого стала латынь. Животным и растениям, как известно, принято давать латинские названия. Когда создавались первые классификации живого мира – такими исследователями, как Карл Линней (1707–1778), – специального словаря науки еще не было. Ученые просто писали все свои работы целиком на латыни, поскольку латынь считалась престижным языком античных мудрецов. Разумеется, древние римляне и не думали создавать язык научной терминологии для будущих поколений – они называли свинью sus, а овцу ovis в обычной повседневной речи. Но ученым требовались более подробные описания: например, Sus scrofa (“дикий кабан”; оба названия, родовое и видовое, означают “свинья”). Домашняя свинья, соответственно, получила название Sus scrofa domesticus. Эта система наименований животных и растений оказалась чрезвычайно удобной. Когда демократизация науки привела к отказу от латыни и ученые стали публиковаться на национальных языках, от латинской системы названий не отказались (хотя, например, в России и существует параллельная система русских эквивалентов). Так латинские названия стали “научными”. Новооткрытым животным и растениям, о которых римляне не знали, еще во времена Линнея стали придумывать названия по латинскому образцу. Но вот беда – разнообразие живых организмов, современных и ископаемых, в мире оказалось так велико, что латинских названий для всех не хватает. Поэтому современный словарь названий видов включает заимствования из самых разных языков – даже эскимосского! Я не шучу: открытый в 2006 г. ископаемый предок наземных позвоночных получил название Tiktaalik, что на языке инуктитут (восточно-канадских эскимосов) означает “налим”. Разумеется, названия оформляются по образцу латинской грамматики, и тиктаалик получил видовое название с латинским окончанием – Tiktaalik roseae[72].