Они не скорбят, не жалуются на свой злополучный удел, Они не плачут бессонными ночами о своих грехах, Они не изводят меня, обсуждая свой долг перед богом, Разочарованных нет между ними, нет одержимых бессмысленной страстью к стяжанию, Никто ни перед кем не преклоняет коленей, не чтит подобных себе, тех, что жили за тысячу лет…16
Но даже если мы, в отличие от Уитмена, не склонны приписывать животным столь превосходные качества (пусть он и делает это без малейшей доли критики по отношению к нам, людям), мы тем не менее можем помыслить себе включение в ареал уважения к живым существам – не важно, ко всем ли без разбора или только к некоторым – формы жизни, отличной от нашей собственной. Но раз так, с какой стати нам ограничивать круг существ, достойных элементарного уважения, рамками человечества? И здесь тоже скептический ответ должен сводиться к тому, что ограничение уважительного отношения рамками человеческого вида лучше соотносится с присущими нашей форме жизни нравственными суждениями, нежели распространение такого отношения на всех живых существ в принципе. Это отнюдь не отменяет настоятельной необходимости улучшения нашего отношения к животным; однако суть проблемы нашего к ним отношения кроется не в унижении, а в жестокости, а ее решение – в осознании боли, которую испытывают животные. Напротив, для нашей формы жизни главной проблемой в отношениях с другими людьми является унижение, тогда как уважение служит ее решением. В отношении обществ с отличным от нашего укладом, проповедующим распространение уважительного отношения на всех живых существ, следует руководствоваться принципом «уважай, но проверяй». Такие общества далеко не всегда могут похвастаться выдающимися достижениями в области уважения к человеку.
Обоснование человеческого достоинства от противного
Вместо стремления найти оправдание уважения к людям, обоснование человеческого достоинства от противного предполагает всего лишь поиск причин, по которым не следует их унижать. В некотором смысле это все, что требуется нам для объяснения понятия достойного общества, так как оно было определено отрицательно, как не унижающее общество, а не позитивно, как общество, гарантирующее сохранение человеческого достоинства.
Обоснование от противного не является скептическим. Оно скорее основано на том, что люди – это существа, способные чувствовать боль и страдания не только в результате физически болезненных действий, но и как следствие действий символических. По словам Эрнста Кассирера, человек – это символическое животное, то есть животное, обитающее среди символов. Человеческая способность испытывать «символические» страдания наряду с физическими и является тем качеством, которое оправдывает избавление человека от унизительного к себе отношения. В целом аргументация здесь следующая: жестокость – это абсолютное зло. Предотвращение жестокости – это высшая моральная заповедь. Унижение – это распространение жестокости с физической области страдания на психологическую. Унижение – это психологическая жестокость. Достойное общество должно быть привержено идее искоренения как физической, так и психологической жестокости его институтов.
Способность переносить психологическую жестокость, так же как и способность выносить физическую боль, присуща разным людям в разной мере. Некоторые люди обладают высокой чувствительностью к унижениям, проявления которых глубоко потрясают все их духовное существо. Другие же, наоборот, могут обладать иммунитетом к таким проявлениям, будь то в силу толстокожести или владения эффективными техниками самообмана, позволяющими им воспринимать любой плевок в их адрес в духе джайнизма. Но в таком случае не обладает ли степенью качество резистентности к унижению, равно как и отношение к потенциальным жертвам унижения в соответствии с их чувствительностью к боли и оскорблениям?
Этот вопрос относится к ограничениям в отношении качеств, оправдывающих уважительное отношение к людям, а конкретнее, к требованию того, чтобы качество, оправдывающее уважение, не давало оснований уважать разных людей в разной степени. Однако данные ограничения не применимы к обоснованию от противного, поскольку обоснование принципа недопустимости унижения проистекает из необходимости избегать жестокости, учитывая, что унижение рассматривается как один из аспектов жестокости. Крайне важно не проявлять жестокость к людям, и дело здесь вовсе не в вопросах равенства. Недопущение унижения, причем его недопущение в равной степени для всех – вот что действительно необходимо. Вопрос о градации людей по их способности к страданию не возникает в рамках обоснования от противного.
Приведу одну из возможных линий критики представленных выше положений. Утверждение о не требующей доказательств недопустимости унижения как формы психологического насилия базируется на уже знакомой нам ошибке категориального свойства. Выражение «психологическая жестокость» принадлежит к тому же семейству понятий, что и «духовное уничтожение», а также «душевное заболевание». В каждом из них существительное обозначает нечто имеющее два аспекта. Есть физическое уничтожение, и есть духовное уничтожение. Есть физические заболевания, и есть душевные заболевания. По аналогии, существует жестокость физическая и психологическая: первая связана с физической болью, а вторая – с болью душевной. Ту же смысловую ошибку мы наблюдаем, когда Голда Меир приравнивает ассимиляцию евреев к их «духовному уничтожению», что, по ее мнению, даже хуже физического уничтожения в газовых камерах, и когда людей помещают в психиатрические лечебницы по причине душевной болезни. Считается, что употребляемые в таких случаях выражения состоят из существительного и прилагательного и что их употребление сродни употреблению таких словосочетаний, как «круглый стол» и «прямоугольный стол». Но точно так же, как взятое в идиоматическом смысле выражение «круглый стол» означает «обсуждение чего-либо на равных» и не является простой комбинацией существительного «стол» и прилагательного «круглый», выражение «духовное уничтожение» по своему смыслу не равнозначно уничтожению с духовной точки зрения, а «душевное заболевание» – заболеванию души. То же самое критики могут сказать и о выражении «психологическая жестокость». Унижение есть унижение, и оно достаточно плохо само по себе, но при этом не тождественно физической жестокости и не является ее проявлением. Мадам де Севинье, автор знаменитого эпистолярия XVII века, выразила эту мысль в следующей сентенции: «Не существует недуга страшнее, чем сильная телесная боль; все остальное – лишь плод нашего воображения». Вот что должно служить предупредительным сигналом, скажут критики, ведь физическое насилие и есть корень всех зол, по сравнению с которым унижение – всего лишь рядовой порок.