гору!
— Тритон, ты что, совсем кукухой поехал? А ну брось железку и потолкуем по-мужски, — вмешался Черныш.
Глаз у вооруженного дернулся, как от тика:
— По-мужски? А уводить чужую девушку — это как, по-мужски?
— Какую девушку, Тритоша? Никого я у тебя не уводил.
— Ты — нет. А вот этот тип — да!
— Я? — поразился Остап.
— Ты!
— Да как я мог это сделать?
— Но ведь сделал.
— Да когда? Я тебя сегодня впервые увидел!
Тритон вытянулся и, выпятив хилую грудь, выдал:
— Моя девушка — Николь!
— Она что, встречалась с тобой? — совершенно искренне спросил обвиняемый.
— Да, Николь была моей девушкой, а ты, пришлый ублюдок, увел ее у меня! — истерически завопил коротышка.
Он был на грани истерики и водил автоматом из стороны в сторону, руки у него дрожали. В таком стоянии Тритон запросто мог ненароком нажать на спусковой крючок и отправить вслед за Кингом.
— Прости меня… — неуверенно сказал Остап, понимая, что в их положении тянуть время — это лучшее решение.
— Ты просишь у меня прощения⁈
— Ну да, я прошу у тебя прощения. Так вышло. Понимаешь? Мы полюбили друг друга…
— Сука, ненавижу тебя! И ее ненавижу!
— И вообще, откуда мне было знать, что у вас отношения?
«Нет, не похож он на ее парня, — подумал Остап. — Тритон плюгавый какой-то, а Николь — породистая баба».
— А она разве тебе ничего не сказала? — спросил Тритон.
— Вообще ничего! Вот те крест! — побожился Остап.
— Вот ведь сучка!
— Ты это… Поаккуратней со словами.
— Или что? Застрелишь меня?
— Слушай, Тритон, раз уж так вышло, давай драться на кулаках. Кто победит, того и Николь. Идет?
В ответ раздался крысиный смешок:
— Ты меня за идиота держишь? Ты же дерешься, как Чак Норрис, я тебя на ринге видел. С одного удара меня в нокаут отправишь!
— Тогда дерись со мной, — предложил ему Черныш.
— А с тобой у меня будет отдельный разговор.
И сказав это, Тритон надавил на спусковой крючок и горячая автоматная очередь прошила тело Черныша наискось.
Надежды на спасение стремительно таяли.
— Что, и меня пристрелишь? — спросил Остап.
— Всему свое время. Только ты сначала это… броник сними.
— Чего?
— Что слышал. На тебе бронежилет, я видел.
— Какой броник? Где видел?
— Видел где надо. А ты под дурачка не коси. Снимай давай!
Пришлось подчиниться. Растаяла одна из самых последних надежд.
— А теперь я расскажу тебе сказочку, — присев на фанерный ящик, протянул Тритон. — Это будет сказочка про одного добра молодца, что полюбил красну девицу. И всем эта девица была хороша: красотою лепа, червлена губами, бровьми союзна… А добрый молодец был…
Рассказчик из него получался так себе. Говорил сбивчиво, часто запинался, путался в словах. Суть же изложенного состояла в следующем. Один мужик влюбился в одну барышню, признался ей в любви, а она ему отказала, и мужик стал грустненьким.
Выслушав «сказочку», Остап осторожно спросил:
— Терять мне больше нечего, поэтому спрошу напрямую: это ты рассказывал про вас с Николь?
Тритон молча кивнул.
— Но ты ведь говорил, что вы встречались…
— Я? Ничего я такого не говорил!
— Да ладно. Мы здесь вдвоем. Я — считай уж покойник, так что можно сказать, что ты здесь один. А зачем врать себе?
— И вправду, незачем… Только я такого не говорил. Ты, наверное, что-то припутал.
— Нет. Я своими ушами слышал, как ты сказал, что Николь — твоя девушка. Бедолага Черныш подтвердил бы, но ты выключил его из игры.
— И все-таки ты что-то путаешь…
— Да не путаю я ничего.
— Может быть, я так образно сказал…
— Слушай, а может быть, ты болен?
— Че-его? Ты кого это больным назвал, гнида?
— Погоди, не ершись. Есть такое психическое расстройство. Мифомания. Это когда человек врет и не может остановиться. Причем врет даже не ради своей выгоды, просто у него это так спонтанно получается.
— Ты меня сейчас что, психом назвал?
— Нет. Просто… Короче, нет ничего плохого в том, что у людей есть психические расстройства. В мире, из которого я прибыл, они у каждого второго, и люди ходят к психологу. Это такой врач, который помогает им бороться с этим недугом.
— Что ты со мной как с ребенком, знаю я, кто такие психологи.
«Тянуть время, нужно тянуть время», — повторял про себя Остап, напряженно ища выход из сложившейся ситуации.
— Я вообще из Саратова, — продолжал Тритон. — Семь лет как сюда попал.
— Я тоже из России! Из Москвы. А в Саратове был полгода назад. Хочешь расскажу, как там сейчас?
— Не надо. Не хочу ничего слышать про этот дерьмовый городишко. Если бы меня не похитили, я бы там точно спился или скурился. А Карфаген меня спас. Здесь я получил вторую жизнь…
— А про Россию, хочешь, расскажу? Про Родину? А может, споем? — и Остап затянул. — «Я в весеннем лесу пил березовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал. Что имел — не сберег, что любил — потерял, был я смел и удачлив, но счастья не знал»…
— Завязывай, Расторгуев! Моя родина теперь Алькатрас. Ты мне лучше скажи, как мне к Николь подкатить, а?
Режиссер посмотрел на этого дефективного мужика с мордой Федула из кинофильма «Афоня», и у него появилось горячее желание, несмотря на оружие, двинуть собеседнику в рожу.
— Никак, — честно ответил Остап.
Лицо Тритона вытянулось, а глаза полезли на лоб.
— Чего⁈
— Ничего. Не пара ты ей.
— Это мы еще посмотрим!
— Пожалуйста…
— Ты ведь в курсе, что я тебя убью?
— Ну, да. Иначе зачем ты целишься в меня из автомата?
Все происходящее стало напоминать Остапу какую-то комедию абсурда. И эта комедия была не смешной.
— Слушай, Тритон, а что ты со мной нянчишься? Убил бы и дело с концом! — решил пойти ва-банк Остап.
— Я думаю… — небрежно, через губу ответил Тритон.
— А что тут думать? Нажал на спусковой крючок и все!
— Я думаю… — процедил сквозь зубы двойник Брондукова.
— Как ваша фамилия мыслитель? Спиноза? Жан-Жак Руссо? Марк Аврелий? — пришла на ум Остапу цитата из «Золотого теленка».
На лице Тритона блеснула улыбка.
— Моя любимая книга…
— «Теленок»?
— Угу.
— А мне больше «Двенадцать стульев» нравится.
— Тоже хорошая.
— Ты ведь в курсе, что меня Остапом кличут?
— Угу.
— Прикинь, как Остапа Бендера.
— Прикинул. И что?
— Ну… может быть… ты меня не будешь убивать…
— Только потому, что тебя зовут Остап?
— Ну да…
— Нет! Я убью тебя!
Остап невольно усмехнулся. Вроде бы он должен был бояться, но как-то не получалось. Этот клоун Тритон мог вызвать лишь чувство смеха или брезгливости. Но скоро Остапу стало не
