от слёз перехватило горло. Однако, вернувшись домой после поминок и хватив французского коньячку, я успокоился.
Во-первых, сделанного не вернёшь. В сущности, он сам себе подписал приговор, хоть я предупреждал… А во-вторых, при мысли, что его больше нет, мне внезапно стало легко. Я даже ощутил некое злорадство. Неужели я всё-таки завидовал ему? Сальери ведь тоже завидовал Моцарту, хоть и сам был знаменитым композитором. И даже отравил, по крайней мере, так считал Пушкин… И не мстил ли я подсознательно Себрякову в постели с Дарьей за его талант, успех, близость к августейшей фамилии?
Впрочем, всё это была психология пополам с лирикой. Игра ума и не более. А думать надо было о бумагах. Викентий привёз их из Лондона, это факт. Тайну их местонахождения он унёс с собой в могилу — это тоже факт. Демон перевернул всю квартиру и ничего не нашёл. Помощник Себрякова приват-доцент Варакин перед смертью тоже твердил, что ничего о бумагах не знает… Так где же они? В каком тайнике лежат?
Вроде бы со смертью Викентия опасность, которую необходимо ликвидировать любой ценой, исчезла. Как ни крути, а второго Себрякова в мире нет… Но бумаги-то остались! При мысли, что кто-то их найдёт и опубликует, мне становилось не по себе. Последствия могли быть самые что ни на есть плачевные.
В организации мои опасения разделяли полностью. Было предложено вплотную заняться вдовой Себрякова — а вдруг ей что-то известно? Демон развязывать языки умеет… Однако я решительно воспротивился, и дело вовсе не в моём романе с Дарьей. Просто после трёх лет брака отношения между супругами дошли до полного отчуждения. Нельзя было даже представить, что Себряков доверит жене что-либо серьёзнее, чем оплата коммунальных счетов.
В общем, ситуация набухла угрозой и неопределённостью. И, увы, ответственность за поиск бумаг возложили на меня. А в организации за доверенное дело отвечают головой… На период поиска Демон поступил в полное моё распоряжение.
Странное существо этот Демон…
Я сам привёл его в организацию. И сам же его боюсь.
Дмитрий Морохин
Прямо на входе в отделение дежурный сообщил, что меня ждёт начальник. Отправив Ульянова ждать в кабинете, я поднялся к Аркадию Семёновичу.
Начальник был не один. Напротив него сидела некая молодая, не известная мне особа.
— Вот, Катерина Владимировна, прошу любить и жаловать: Морохин Дмитрий Петрович, — сообщил начальник веско. — Наш лучший следователь и ваш, так сказать, будущий герой.
Я ничего не понял, но как воспитанный человек поклонился.
— Князева Катерина Владимировна, — звонко представилась особа. — Корреспондент газеты «Столичные ведомости».
Что за чёрт…
— Да вы садитесь, Дмитрий Петрович, — радушно сказал начальник. — Тут такое дело: Катерина Владимировна о вас очерк будет писать.
Не успев сесть, я подскочил.
— Это ещё зачем?
— Читатели очень любят полицейские истории, — снисходительно пояснила особа, поправляя очки.
— Ну, и на здоровье. Я-то при чём?
— Мне, честно говоря, всё равно, о ком писать, — сообщила особа. — Но Аркадий Семёнович считает, что лучшая кандидатура — вы.
Взгляд, который я подарил начальнику, был способен разжалобить голодного тигра. Однако начальник и бровью не повёл.
— Ну, вот и познакомились, — заключил он. — Дмитрий Петрович, берите нашу гостью и ведите к себе. Там и договоритесь, что к чему. Только вы уж, Катерина Владимировна, не забудьте готовый материал дать мне на просмотр, — добавил озабоченно. — Мало ли какие могут проскочить ошибки, неточности…
Проводив Князеву в кабинет и сдав с рук на руки опешившему Ульянову, я кинулся обратно к начальнику.
— Аркадий Семёнович, без ножа режете! — взмолился с порога.
— Это чем же, голубчик? — удивился начальник фальшиво.
— Мне работать надо! Когда интервью давать?
— А-а, вы про это… Вы работайте, работайте. А между делом уж и побеседуйте. Раз, другой… Не укусит, чай. Зато про вас такая газета напишет, прославитесь. Вы знаете, в каких сферах «Столичные ведомости» читают?
С этими словами начальник ткнул указательным пальцем в потолок. Я разозлился.
— А я за славой, между прочим, не гонюсь, — заявил вызывающе.
— И не надо, сама нашла. Пригодится, голубчик, жизнь впереди длинная.
Затем, не дав ничего больше сказать, добродушно выставил из кабинета.
По пути к себе я уныло думал о том, что хитрый Аркадий Семёнович хочет на моём горбу в рай въехать. Всё отделение знало, что он спит и видит себя на хорошей должности в Департаменте, и потому положительное упоминание в популярной влиятельной газете было бы для него как нельзя кстати. А в очерке он так или иначе будет упомянут, к бабке не ходи. Вплоть до того, что сам себя впишет, рецензируя материал. Мол, денно и нощно руководя следственным отделением, своими руками воспитал лучшего столичного следователя… Ну, что-то в этом роде.
В кабинете Ульянов деликатно беседовал с Князевой.
— Не скрою, Катерина Владимировна, непривычно видеть женщину, работающую в газете. Не припомню таких случаев.
— Подумаешь, в газете, — фыркнула особа. — Нынче, Кирилл Сергеевич, времена передовые, новые. Изменились времена-то. Женщины даже торгуют в винных лавках. А вы говорите — газета…
— И что, редактор вот так с ходу взял на работу?
— А куда бы он делся? У меня папа — акционер «Столичных ведомостей». — И уточнила многозначительно: — Крупный.
Я мысленно выругался.
Пока Ульянов развлекал нежданную гостью, я наконец её разглядел. Откровенно говоря, смотреть было не на что. Просторная белая блузка с галстуком, мешковатый жакет и длинная тёмная юбка надёжно скрывали очертания фигуры. Вылитая телефонистка со станции. Рыжеватые волосы были собраны в унылый пучок, венчающий затылок. Лицо, впрочем, было довольно приятное, свежее, всё в россыпи веснушек. Однако очки с маленькими круглыми стёклами придавали ему постный вид, а заодно и прятали глаза.
Перехватив мой взгляд, Князева ухмыльнулась.
— Что, наряд мой изучаете? Самой не нравится. Скукотища. Такая, что ли, униформа. Ну, тут уж ничего не поделаешь. Редактор хочет, чтобы сотрудники крепили авторитет газеты аккуратным внешним видом. Сам проверяет. — Вздохнула. — Чувствуешь себя уродиной.
«А вот нечего в мужские дела лезть», — чуть не брякнул я, но вовремя спохватился.
— Ну-с, Катерина Владимировна, как работать будем? — спросил я, садясь за стол.
Особа достала из объёмистого ридикюля блокнот и карандаш.
— Сначала я буду задавать вам вопросы, — заявила она. — Много. Про жизнь, про службу, про самые интересные случаи из следственной практики. Потом
