это произошло. Освобождает ли это ее от вины? Может быть. А может, и нет. Или, может быть, с ее уходом это уже не имеет значения.
Кас проскальзывает мимо меня к шкафу. Дверь скрипит на своих старых петлях, и Кас исчезает внутри.
– У Черри было не так уж много вещей, – говорит он из темноты. – Но она несколько раз сопровождала Пэна во дворец, и он позаботился о том, чтобы у нее был подходящий наряд. Это нужно сделать в кратчайшие сроки.
Я обхожу комнату Черри. В ней беспорядок. Кто-то спешно покидает ее.
На спинке кровати лежит свитер, и я беру его, разминаю ткань пальцами. Он поношенный, но мягкий. Всеми любимый. И я не могу не думать обо всех частичках себя, которые я оставила разбросанными по всей стране, когда мы с мамой быстро уезжали, надеясь сбежать от домовладельца, требующего арендную плату, или от мужчины, который слишком близко подобрался к маминой работе.
У нас с Черри было кое-что общее: наши вещи – это все, что у нас было. У нас никогда не было дома.
– О, Черри, – говорю я.
– Что это было? – Кас выходит из шкафа с платьем в руке.
– Ничего, – отвечаю я, а затем бросаю взгляд на платье, висящее на деревянной вешалке. – Срань господня.
– Это ее лучшее платье, – Кас приподнимает его, чтобы я мог полностью рассмотреть шлейф.
– Оно великолепное.
Это платье из материала яркого изумрудно-зеленого цвета с пышной юбкой и длинным шлейфом, который легко волочился бы за мной на несколько футов.
– Я никогда не носила ничего настолько необычного.
Кас снимает платье с вешалки и расстегивает мне пуговицы на спине.
– Надевай, я застегну его.
Я развязываю свой халат и отбрасываю его в сторону. Взгляд Каса становится острее, когда он видит, что под ним я все еще обнажена.
Кас однажды отказал мне, когда я попыталась затащить его в постель. На самом деле, нет, он действительно затащил меня в постель, но не позволил мне овладеть его чертовски красивым телом.
Несколько прядей темных волос падают ему на лицо, как будто он поспешно завязал их сзади и пропустил несколько прядей. Его рубашка слегка сбита набок, и видна твердая линия ключиц. Жаль, что он не без рубашки. Боже, я могла бы просто пялиться на него весь день напролет. У Каса мускулы героев голливудских боевиков, и я просто хочу прикоснуться к нему неподобающим образом.
– Когда Баш свяжет меня, ты присоединишься к нам?
Он наклоняет голову, и выбившиеся пряди падают ему на губы.
Это всегда было его игрой.
– А какая у тебя?
Вопрос заставляет его замкнуться в себе. Я вижу эту мысль в его глазах. Когда он возвращается ко мне через несколько секунд, он говорит:
– Не торопись.
Мы смотрим друг другу в глаза в небольшом пространстве между нами, я все еще обнажена, Кас все еще держит платье.
Теперь я понимаю, почему ему нравилось доводить меня до оргазма снова и снова, когда я была привязана к Дереву Неверленда. Продолжительное удовольствие, снова и снова. Это чуть не свело меня с ума. Я вся мокрая от одной мысли об этом, моя киска пульсирует.
– Я хочу этого, – говорю я ему, и моя кожа покрывается мурашками. – Дразни меня, пока я не потеряю способность здраво мыслить.
– Когда ты это заслужишь, – говорит он, и уголок его рта изгибается. – А теперь будь хорошей девочкой и надень платье, Дарлинг.
– Если ты настаиваешь, – Я надеваю его, и Кас задирает платье, чтобы я могла просунуть руки в открытые рукава. Когда платье садится на мне, сразу становится очевидно, что оно мне велико. Я прибавила в весе с тех пор, как побывала в Неверленде, но моя грудь всегда будет меньше, чем у Черри.
Лиф платья имеет высокий вырез, украшенный ярким рисунком в виде листьев, вышитых золотом на зеленой ткани. Подол юбки и изящные складки ткани в том месте, где юбка переходит в лиф.
Кас застегивает пуговицы, расположенные вдоль спины.
– Я не уверена, что это сработает.
– Просто дай мне надеть это, а потом мы приспособимся.
Я хмурюсь.
– Ты теперь швея?
– Что-то в этом роде.
Когда он застегивает последнюю пуговицу сверху, он оборачивается. В комнате Черри всего одно окно, и из-за серого неба свет приглушен, так что он едва касается силуэта Каса.
Он прищуривается, оценивая меня, а затем:
– Закрой глаза.
Я улыбаюсь, мне нравится, к чему все идет.
– У нас нет на это времени, – говорит он со смешком, уже читая мои мысли.
– Ладно, хорошо.
Я делаю, как приказано. Тень шевелится.
Волоски на моих руках встают дыбом, когда воздух меняется. Я улавливаю едва уловимый аромат земли и влажного мха, может быть, немного чего-то сладкого, например, лемонграсса. Этот аромат пробуждает во мне что-то старое, давно забытое воспоминание с едва заметным намеком на отпечаток пальца.
Платье обтягивает меня в талии. Я испуганно ахаю.
– Почти готово, – говорит Кас. – Не открывай глаза.
Тяжесть моих мокрых волос исчезает, хотя я все еще чувствую, что Кас стоит передо мной, но не прикасается ко мне, хотя мне бы этого хотелось.
– Хорошо, открывай, – командует Кас.
Я украдкой смотрю на него. Он улыбается.
Опуская взгляд на платье, я замечаю, что лиф плотно облегает мою грудь, как и должно было быть, если бы оно было сшито специально для меня.
Кас берет меня за запястье и тянет к туалетному столику Черри и зеркалу, которое висит на стене над ним.
Когда я ловлю свое отражение, то чертыхаюсь от удивления. Кас смеется.
– Что ты сделал?
Мои волосы высохли, были зачесаны назад и собраны на затылке в сложную прическу.
Несколько тонких прядей волос свисают вдоль линии подбородка.
При ближайшем рассмотрении я понимаю, что накрашена.
– Это иллюзия, и, по-моему, она чертовски хороша.
– Ты – художник, – Мои щеки порозовели, губы нежно-розовые. На веках немного блестящих теней и темная тушь для ресниц.
– Видишь, – говорит он, берет меня за руку, как джентльмен, и жестом предлагает покрутиться. – Все получится просто замечательно.
Полчаса спустя я сижу на кухне за столом и набиваю рот. Баш разогрел для меня остатки курицы и печенья, и хотя в моей жизни было много курицы и печенья, эти, безусловно, самые вкусные.
Бисквит получается маслянистым и сочным, с вкраплениями зеленых трав, которые он намазывал на золотисто-коричневую корочку в сливочном масле. Курица получается сочной и ароматной, а нарезанные овощи – самыми вкусными в мире. Я этого не понимаю. Я никогда не любила горошек, но когда готовит Баш,
