позади много всякого осталось: голод! Поистине тяжёлое испытание! Но возможно — ведь мы, венцы, вроде бы умеем терпеть, — возможно, самым тяжким было крушение всего, во что мы прежде верили. Это было самым мучительным. Если привык — в том, что касается работы, — устранять все трудности колоссальным напряжением мысли, а за последние 8 лет я только и сталкивался со всё новыми трудностями, перед лицом которых мысль, изобретательность, энергия, любые идеи — всё оказалось бессильным, то для человека, находящего смысл лишь в идеях, это означает крушение, если только он не будет искать опору — и чем дальше, тем больше, — в какой-то иной и более высокой вере. Что я имею в виду, вы лучше всего поймёте из моей поэмы «Лестница Иакова»[4] (оратория): я имею в виду религию, только без всяких организационных пут. Для меня в эти годы она была единственной опорой, пусть это будет здесь сказано впервые.
Что Вы поражены состоянием художественной жизни Берлина, это мне понятно. Но при этом обрадованы ли? Я ко всем этим движениям отношусь без особой симпатии, но не опасаюсь, что они так уж долго будут мне досаждать. Ничто так быстро не затихает, как подобные движения, вызванные к жизни столь многими людьми.
Правда, все они тащат на рынок наши шкуры, Вашу и мою. Мне это отвратительно, уж точно в том, что касается музыки: эти атоналисты! Да, чёрт возьми, я сочинял, не имея понятия о всех этих «измах». Что мне до них?
Я надеюсь, что скоро Вы сможете приняться за работу. Думаю, что как раз эти движения требуют, чтобы Вы положили им предел. Что у Вас в планах? Что слышно о вашей книге «Духовное в искусстве» [О духовном в искусстве]? Я о ней вспоминаю, потому что она вышла одновременно с моим «Учением о гармонии», которое я сейчас серьёзно перерабатываю для нового издания. Если Вам интересно, я сейчас работаю над «Лестницей Иакова». Я начал работу над ней несколько лет назад, но в самый разгар работы пришлось прерваться (на одном из самых захватывающих мест) из-за призыва в армию{72}. С тех пор я так и не смог настроится на продолжение. Но теперь, кажется, дело должно пойти. Это будет масштабное произведение: хор, солисты, оркестр. Кроме того, держу в уме небольшое теоретическое произведение «Учение о музыкальном единстве», которое занимает меня уже несколько лет, но я его всё время откладывал, — наверно, оно ещё недостаточно созрело. И помимо этого: камерная музыка и т. п. В дальнейшем я подумываю написать Учение о композиции, для которого я тоже несколько лет веду подготовительную работу.
Ну вот я и заболтался, совсем как малый ребёнок, а ведь я уже несколько десятилетий как вышел из детского возраста. Но уж с письмами всегда так: только распишешься, как чувствуешь, что вконец устал.
Не получится ли у Вас побывать в Австрии? Очень хочется Вас увидеть.
Как бы то ни было, я надеюсь теперь чаще с Вами общаться, на меня это действует благотворно. Самый сердечный поклон […] и Вашей жене. Также приветы от моей жены и дочери, теперь г-жи Гертруды Гряйссле (урожд. Шёнберг). Мой мальчишка сделался азартным футболистом и славит моё имя в широких кругах — я отец знаменитого футболиста Георга Ш.
Огромнейший и серд. привет,
Арн. Шёнберг
N. B. Моё «Учение о гармонии» уже три года (в течение которых, с перерывами, работаю над новым изданием) как распродано, поэтому купить его Вы нигде не сможете. Как только оно выйдет, я Вам вышлю.
Шёнберг и Франсис Пуленк. Мёдлинг. 1922
1923
62. Кандинский — Шёнбергу
15 апреля 1923 г
Веймар
Баухауз
15.04.23
Дорогой друг,
я очень порадовался Вашему письму, и только безумный темп теперешней жизни объясняет моё долгое молчание. Право, это как дурной сон: ты хочешь запрыгнуть на отходящий поезд, бежишь из последних сил, но ноги тебя не слушаются. Сначала я думал, что это чисто русский образ жизни, и надеялся начать здесь жить по-другому, более сосредоточенно. В Берлине я жил в необычайной спешке, полагая, что скоро это пройдёт, поскольку надеялся обрести в «тихом Веймаре» достаточно покоя. Но это оказалось иллюзией. Ни разу я не исполнил и половины того, что хотел сделать. И всё же здесь прекрасно: есть много возможностей и прежде всего — возможность создать некий центр, который далеко лучился бы во все стороны. Но для этого нужны другие силы, выходящие за пределы нашего ограниченного круга. Как часто я повторял себе: «Если бы здесь был Шёнберг!» И представить только, теперь есть вероятность, что он приедет, поскольку здесь образовался круг, имеющий известное влияние на нужные должности. Возможно, решение теперь зависит только от Вас. Говоря по секрету: здешней музыкальной школе нужен новый директор. Мы сразу же подумали о Вас. Напишите же как можно быстрее: согласны ли Вы в принципе. Если да, мы тут же возьмёмся за это дело.
Кандинский (сидит в центре) среди учеников Баухауза. 1920-е
Сердечный привет Вам и всей Вашей семье от меня и жены,
всегда Ваш Кандинский
Ваше «Учение о гармонии» ещё не вышло? Русские музыканты ждут в нетерпении.
63. Шёнберг — Кандинскому
19 апреля 1923 г
Мёдлинг, Вена
Бернхардгассе 6
15.04.23
Дорогой господин Кандинский,
если бы я получил Ваше письмо год назад, я бы отбросил все свои принципы, отступился бы от намерений заняться наконец композицией и очертя голову бросился бы в эту авантюру. Даже признаюсь: я и сегодня на секунду засомневался, столь велика моя любовь к преподаванию и так легко я загораюсь до сих пор. Но этому не бывать.
Ибо то, чему мне пришлось научиться в последние годы, я наконец хорошо усвоил и уже никогда не забуду. Именно то, что я не немец, не европеец, а возможно и не вполне человек (европейцы, во всяком случае, предпочитают мне наихудших представителей свой расы), а еврей.
А я тому и рад! Теперь я больше не хочу для себя никаких исключений и не имею ничего против, если меня валят в одну кучу с другими. Потому что я убедился, что на противной стороне (которая в моих глазах уже не выглядит образцовой) всё тоже смешалось в одну кучу. Я убедился, что
