Вот столб, возглавляющий путь на Пачёво. Балетным двуножьем упершийся в поле, Он стройно стоит, помышляя о чем-то, что выше столбам уготованной роли.
Все звезды мои сосчитал он и звезды вдоль этой дороги, то вьюжной, то пыльной. Друг столб, половина изъята из верстки Метелей моих при тебе и теплыней.
И что это – верстка? В печальной округе нелепа обмолвка заумных угодий. Друг столб, погляди, мои прочие други — Вон в той стороне, куда солнце уходит.
Последнего вскоре, при аэродроме, в объятье на миг у судьбы уворую. Все силы устали, все силы продрогли. Под крики субботы вступаю в Тарусу.
Беспрестанно думая о судьбе Владимовых, Белла в начале апреля 1983 года написала Жоре письмо:
Дорогие Георгий Николаевич, Наталья Евгеньевна и Елена Юльевна!
В последнем, внушавшем мне страх – хотя бы расточительной бесплодностью – изнеможении съехала я в свои заповедные места. Спасут они меня аль нет – не ведаю, но вот сейчас (третий час 29 дня марта, при полной луне) показалось мне, что – спасут, на какое-то, надобное и отведенное мне время.
Это я только что отмахала быстрым шагом по пустой (о, уж совершенно пустой – здесь по ночам никто другой не ходит, нет причины и надобности) дороге до деревни Паршино и обратно, 3 и 3 километра, пролетавшие мгновенным ветром вдоль щек и ушей. Милый Жора, не может быть, чтобы мысль длиною в мгновение и в 6 километров не достигла Вас и не охранила Вас от лишней печали.
Как всегда, оповещаю Вас о моей любви и дружбе, о постоянной тревоге за Вас, о чувстве и предчувствии, что судьба Ваша сложится в пользу Вашего дара и труда.
Луна между тем сокрылась и пошел дождь.
Целую Вас, Жора, Наташа и Елена Юльевна.
Ваша Белла
Через две недели пришло ответное письмо Владимова, в котором Жора сообщал, что 19 апреля Наташе сказали в ОВИРе об определении им срока пребывания в России до 1 июня 1983 года и что Жора надеется успеть попрощаться в конце мая…
Дорогая Белла,
Судя по Вашему письму, скорее – по его “подтексту” или музыке, Вы если и не отрешились еще, так отрешаетесь (“От чего?” – спрашивает невольно читающий, но разве глагол этот не вправе гулять в одиночестве? нуждается еще в каком-то “дополнении”?), и душа у Вас полнится, начинает свою работу, и значит, будут плоды. Радуюсь за Вас… Порадуйтесь же и Вы за меня – хотя, черт его знает, чему тут особенно радоваться. 19-го сказали Наташе в этом самом ОВИРе, что наш “вопрос решен положительно” и нам надлежит убраться с русской земли до 1 июня.
Все же, милая Беллочка, я никогда не забуду, что среди тех необходимых и достаточных действий, какие понадобились для избавления меня от худшей участи, было и Ваше – кто знает, не сыгравшее ли роль “последней капли” или той соломинки, что переломила хребет верблюда…
Тревожит меня и Ваша судьба, т.е. куда Вам-то дальше жить в надвигающихся заморозках, и что я мог бы для Вас сделать, чем отплатить за тепло Вашей дружбы и любви, каким Вы согрели эти наши последние, очень уж постылые, московские годы.
Милая Беллочка, молюсь вместе с Вами о продлении Ваших дней, о том, чтобы долго-долго не посещала бы Вас мысль, что жизнь Ваша – кончена.
Ваш Жора
21 апреля 83 г.
Наташа и Елена Юльевна поручают мне сказать, что все мы Вас любим, обнимаем, целуем, восхищаемся Вами и очень хотим, чтобы Господь принял к сведению самые лучшие наши пожелания.
Г. В.
Москва (в Тарусу)
Наступало время проводов Владимова. Мы с Беллой поехали с ними в аэропорт. Подошел момент прощания, и мы с Беллой целовались и обнимались с Жорой и Натальей, передавали последние приветы, махали вслед улетающему самолету…
Совершенно уставшие от этих переживаний, наутро отправились в Ферапонтово. Наш друг, художник Николай Андронов, снял нам избу в деревне Узково у своей соседки тети Дюни, практически напротив своего дома.
