Нелсон Пирс, швейцар с 1961 по 1987 год«Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу» – подобным образом работники резиденции обычно реагируют на просьбу поделиться подробностями частной жизни президентской семьи. Если у них есть какая-то общая черта, то это умение молчать, особенно в случае, если человек продолжает работать. Единственным из нынешних работников резиденции, кто был готов рассказать о своем опыте, был Джеймс Джеффрис; ушедшие на покой сотрудники обычно предваряли свое согласие поделиться воспоминаниями несколькими категорическими отказами, а некоторые из них отчаянно пытались представить в выгодном свете неприятные или неоднозначные ситуации. На страницах этой книги представлено только то, что они сочли возможным обнародовать, и почти каждая история свидетельствует о тщательности и осторожности, с которыми эти люди делились пережитым. Тем не менее их воспоминания позволяют приоткрыть завесу тайны и получить новое, иногда шокирующее представление о личностях жильцов президентской резиденции.
Буфетчики, горничные и камердинеры стоят ближе к президентской семье, чем кто-либо еще. А упорное стремление сохранить доверие, которым их облекают первые лица, делает этих людей крайне закрытыми собеседниками. Они первые, кто видит членов президентской семьи утром, и последние, кто видит их поздним вечером. Эти работники резиденции, наряду с немногими другими (например, личными поварами), имеют возможность наблюдать президента и первую леди как мужа и жену, которые ссорятся, смеются, плачут и служат друг другу самыми надежными советчиками. Не приходится сомневаться, что все эти работники будут хранить до гробовой доски огромное количество секретов.
Один из показательных примеров значения персонала для сохранения конфиденциальности исходит не от работников, а от члена президентской семьи. Рон Рейган вспоминает, как навещал родителей в период дела «Иран-контрас», еще до того, как сотрудники администрации его отца признались в организации тайных продаж оружия Ирану и использовании полученных денег для нелегального финансирования никарагуанских повстанцев-контрас. Сын президента, которому тогда было под тридцать, был поражен откровенностью родителей в присутствии прислуги. В тот вечер они поужинали в Семейной столовой на втором этаже, после чего переместились в более неформальную Западную гостиную с огромным полукруглым окном от пола до потолка. Там младший Рейган стал пытать своего отца по поводу дела «Иран-контрас».
«В какой-то момент я несколько разгорячился, – говорит он, – и вдруг сообразил, что я отчитываю отца в присутствии человека, который стоит здесь с подносом пирожных. И я сразу же: «Господи, что я делаю!» – то есть делаю это публично». Но затем он с изумлением сообразил, что присутствие слуг «судя по всему, никак не заботило» его родителей. «Персонал не болтлив настолько, что никому и в голову не приходит волноваться по поводу того, что кто-то побежит рассказывать истории газетчикам». Подобная сдержанность совершенно необходима, рассуждает Рейган-мл. Если бы президенту приходилось беспокоиться о том, что персонал заговорит с прессой, то «жизнь там была бы почти невыносимой. У тебя должно быть укромное место, где ты не будешь объектом постоянного пристального внимания».
Для достижения такого уровня взаимного доверия может потребоваться время, и у каждой администрации есть свои особенности. Каждый работник понимает, когда президентская семья начинает доверять ему, говорит главный швейцар Гэри Уолтерс. Для самого Уолтерса любимый момент работы с новой администрацией наступает, когда президент называет его по имени.
