Я увидел ее лицо…
Вдохновенные глаза подростков, слаженные юные голоса, грозное гудение гуслей – все это невольно захватило Учая настолько, что он почти не вслушивался в слова. Образы вставали перед его внутренним взором сами собой. Когда отзвучала песня, Учай вздохнул с сожалением…
– Очень хорошо! – громко заявил он, когда певцы умолкли. – Однако я желаю, чтобы в первый раз ты сам спел эту песнь, Зарни! Я буду при этом присутствовать, чтобы видеть лица моих воинов. И вот еще что – нужен важный повод, чтобы собрать всех: и дривов, и ингри, и, может быть, даже арьев Кирана… Все должны узреть Матерь Битв и полюбить ее, как я!
– Повод за тобой, сын Шкая, – склонил голову Зарни. – Если он будет достаточно весомым – как знать, может, и сама Богиня явится послушать песнь…
– Я знаю, что ей по нраву, – промурлыкал Учай, прикрывая глаза.
Зарни скривил узкие губы и махнул отрокам рукой:
– Ступайте!
Юные дривы направились к выходу. Кожаный полог уже опустился за ними, когда чуткий слух Зарни уловил обрывок насмешливой фразы:
– Что ж ты заплачку свою не спел? Убоялся повелителя до слез довести?
Тот, к кому обращались, ответил неразборчиво. Однако Зарни услышал довольно.
– Эй! – крикнул он. – Хельми, ну-ка вернись!
Младший побратим Учая послушно возвратился в палатку.
– Ты на что посягнул? – строго спросил гусляр. – Не я ли говорил, что рано вам еще сочинять, не по умениям!
– Да это же безделица, – покраснел Хельми. – Она не о воинстве, не про подвиги вождей или деяния богов… Она про девушку.
– Девушку?
– Да, замученную. Стоян и Белко недавно взяли меня к дривам на пирушку. Я там такого наслушался, потом ночь не спал – вспоминал да плакал. А к утру жальная песенка сама сложилась…
– Ладно, спой. Если хорошо вышло, браниться не буду…
Тонкие пальцы Хельми пробежались по струнам, и те зажурчали, словно весенний ручей, – Учай и не подозревал, что гусли могут звучать столь нежно. Но при этом такой скорбью веяло от напева, что у повелителя ингри даже в носу зачесалось неведомо почему. И чем дольше Учай слушал жалобную песнь, тем сильнее осознавал то, на что с самого начала намекал ему Зарни. Эти отроки вовсе не для того, чтобы развлекать воинов у костра или шататься по сопредельным землям, собирая слухи. Они его незримые стрелы, непревзойденное оружие в войне с Араттой.
– Ехали арьяльцы из лесов в столицу,
Утащили Айну, милую девицу.
У реки гуляла и венок сплетала,
Ах, зачем ты, Айну, в руки им попала?
Айну моя, Айну, ты не позабыта!
В грязь венок втоптали конские копыта…
Плачет Айну громко, слезы льет ручьями:
«Отпустите, люди, меня к милой маме!»
Щерится арьялец, с Айну рвет рубаху:
«Нет у тебя мамки, померла со страху,
Как ее топили, как избу сжигали,
Как отца рубили, голову снимали…»
Привязали Айну средь густой дубравы,
воронью потеха, волку для забавы…
Уходила Айну за отцовской тенью,
Выкликала братьям смертные моленья:
«Заклинаю, братья, кровушкой моею:
Повстречал арьяльца – убивай злодея!»
* * *
