Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
вступила в круг, подмигнула девкам и затянула:
Сметь ли мне песенку запеть, как хозяюшка велит…
Анна стала на колени в телеге и тоже подтягивала.
– Эх, у нас на Вологде не так поют, – сказала она. – Можно, Ваня?
Иван кивнул головой. Она быстро соскочила с телеги, подождала, как кончили песню, вошла в круг и спросила:
– Подтянете, девки?
– Для чего не подтянуть? Подтянем, откликнулись девки.
Анна сложила на груди руки и затянула сильным, звонким голосом:
Зарастай, моя дороженька, частым ельничком, березничком…
Девки начали было подтягивать, а потом оборвали.
Анна сперва было и не заметила, что одна поет. А потом оглянулась и тоже замолчала.
– Вы чего ж кинули меня? – спросила она их.
– Да, вишь, не по-нашему будто, – отозвалась запевала. – Да ништо, ты пой. Мы послухаем. Но у Анны уж пропала охота.
– Едем, что ли, Ваня. Будет.
– Вишь, и не ведал я, что ты петь мастерица, – сказал Иван, когда они отъехали от деревни. – Чего ж дома не поешь?
– В девках была – пела, – сказала Анна. – А тут будто не к месту.
Оба замолчали. Потом Анна оглянулась кругом и сказала:
– Ты гляди, Ваня, сколь земли зря пропадает. А y нас холопов полон двор, даром хлеб жуют. Поверстать бы им ту землю. Пущай пашут. Чай, мы хлебом торгуем, нам то в пользу.
– Ну, и баба ты, Анна, – удивился Иван. И отколь что берется? Только лишь песни пела, а и тут промысел на уме.
– А что? Аль неладно надумала?
– Почто неладно. Может, и ладно. Тебе б воеводой быть, не бабой. Обо всем у тебя забота. Просись у великого государя заместо Степки. То-то заживем!
Иван захохотал и, бросив вожжи, обхватил Анну за плечи.
– Хошь бороться? Погляжу, может, ты и силой с мужиком равняться можешь.
Анна смеясь отбивалась.
Лошади, как почуяли, что ими не правят, свернули в бок пощипать траву. Телега задела за пенек и чуть не опрокинулась.
– Ишь ты, мужик, – сказала Анна со смехом. – Как правишь? Мало не вывернул.
Иван выскочил из телеги, поправил колесо и вывел лошадей на дорогу.
Вернулись, уж Марица Михайловна с Данилой за ужином сидели.
– В Корижемский монастырь, что ль, ездили? – спросила Марица Михайловна. Не терпелось ей узнать, куда Иван Анну возил. Почто Фомушку не взяли? Он бы помолился за нас, да и вам веселей бы.
– Там, матушка, и своих дураков полно, – засмеялся Иван. – Сами б на разводку дали. Да мы и не в монастырь ездили.
– А куда ж, Вінюшка, на ночь-то глядя?
– Девки там по деревням песни поют. Возил Анну послухать.
– Что ты, Ванюшка? Чай, Анна – баба, не девка. Ей то не пристало.
– Э, матушка, пустое. Коли я велю, стало быть, можно. Вон она, может, и здесь во дворе девок соберет, будет хороводы водить да песни играть. Она мастерица.
– Уж ты и скажешь, Ванюшка, – сказала Марица Михайловна с испугом, – чай, то грех. Сатану тешить.
Феония только губы поджала и головой покачала.
Иван в другое время верно бы рассердился. Не любил он, чтоб ему перечили. А теперь засмеялся только, хлопнул Анну по плечу и пошел из горницы.
Все это время Иван был весел. Ни крику, ни побоев на дворе не слышно было. Холопы радовались, думали – вот хозяйка так хозяйка, – и работа спорится, и хозяина угомонила. Но не долго пришлось им радоваться. И опять из-за соли вышел шум. В этот год Мелеху посылал Иван Максимович продавать соль. Первый раз еще доверил. Но и Мелеха не угодил хозяину, тоже продешевил соль. Изругал его последними словами Иван Максимович и потом к обеду вышел хмурый. Анна Ефимовна подошла к нему ласково и спросила:
– Что невесел, Ванюша? Аль напутал чего Мелеха? Не больно прыткий парень, видать. Да и сноровки нет. Кого бы попривычней к делам послать. Коли не пьет нопе Афонька, его б…
Не договорила еще Анна Ефимовна, как вскинулся вдруг Иван:
– Афоньку! – крикнул он. – Аль снюхаться поспела с ненавистником? Где он, Афонька тот, аль ведаешь?
– Что ты, Иван Максимыч, – сказала Анна. – Опамятуйся, Твой же доверенный Афонька, первым слугой почитал. К слову я вспомнила. А мне что он, что иной. И не видала его с коих пор. Иван стих немного, сел к столу, ни слова больше не сказал. Анна тоже примолкла. Невесело ей стало. Данилка поглядывал на нее, рожи ей строил, все хотел рассмешить. Но она не смеялась. А Марице Михайловне на месте не сиделось, все оглядывалась на Феонию. Та стояла в углу за лавкой, покачивала головой и заводила вверх глаза.
Как только все пообедали, богу помолились, Марица Михайловна сказала сыну:
– Ванюшка, родной мой, не проводишь ли меня до моей горницы? Ноги ноне вовсе не ходят.
Хотел было Иван Максимович Данилку послать – бабку проводить, да поглядел – тот около мачехи вьется. Взял мать за руку и пошел с ней.
Марица Михайловна шепнула Феонии, чтобы та дверь заперла и никого к ней не пускала. Сама села на лавку, Ивана Максимовича притянула к себе и сказала ему тихонько:
– Иванушка, лежит у меня на сердце словечко. Да не знать, как и сказать-то. Боюсь, не осерчал бы. А и смолчать грех. За Данилкой приглядывал бы, Ванюшка. Молод еще парень. Несмышлен. Осторожки-то вовсе нет.
– На что ему осторожка-то? Чай, в своем дому живет, – сказал Иван.
– Ох, Ванюшка! И в своем дому подчас беда сторожит. Один сын-то у тебя. Неровен час, случится что. Неспроста Анна Дуньке дала Данилушкину рубаху шить.
– Какую рубаху? Какой Дуньке?
– Да Дуньке-златошвейке. Сговор, вишь, у Анны с ней был, чтоб Данилке рубаху шила.
– Ну?
– А Дунька та ревела, как Анна ее в лес за корнем посылала, чтоб в ту рубаху вшить. Я ту рубаху велела выкрасть.
– Ну? И правда в ей корень?
– Не, Ванюшка. Хитра чародейка. Прознала, видно. Корень-то выняла, а видать – на вороту-то шов вовсе вкривь.
– Ну, коли корня нет, так и говорить не о чем. Да и чего Анне изводить Данилку? Чай, он ей не помеха.
– А своих сынков дожидает. Так им чтобы все.
– Э, полно, матушка, когда еще будут сыны. А до Данилки ласкова ж Анна. Аль не видишь?
– Ванюшка, чародейка она ведомая. Тебя ж приворожила, как есть. С чего бы тебе сохнуть по ней?
Иван поднял голову. Морщины на лбу у него разошлись. В глазах заиграл смех.
– В те поры не посмела я тебя упредить, – заговорила Марица Михайловна. – А ноне уж за один раз…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
