тем лучше. Говорят, что в Оструве евреи со всего мира собираются вместе. Может быть, там, вместе, нам будет поспокойнее.
– Мама, – перебила Шурка, – в Оструве-Любельском до войны было всего полторы тысячи евреев, треть населения. Теперь их три тысячи, в два раза больше. Ты понимаешь, что это значит?
– Это значит, что немцы собирают евреев вместе. С какой целью?
– Рискнуть и остаться здесь?
– Добровольно переехать в гетто?
– А что такого? Острув – не Варшава, там пока открытое гетто.
– Пока… но потом кто знает?
Девора держала своего мужа за руку, и слезы текли по ее щекам. Придется ли им провести свой медовый месяц в гетто?
– Я не собираюсь туда переезжать, – прошептал он ей.
– И что ты будешь делать?
– Присоединюсь к Ехиэлю Гриншпену.
– А кто это?
– Ехиэль из семьи Гриншпенов, торговцев лошадьми? – спросил дядя Яков Мендель. – Я его знаю, отличный парень.
– Он и несколько его товарищей сбежали из трудового лагеря и поселились в Парчевском лесу.
Шурка вздрогнула. Переезжать в лес, на болота с двумя маленькими детьми?
– Куда? В лес? Ты имеешь в виду… что мы поедем туда жить?
– Да, я слышал о евреях, которые убежали в леса и присоединились к Ехиелю. Вот куда мы поедем, и там мы отпразднуем наш медовый месяц.
– Тс-с-с! – остановила его Девора и показала на Шурку.
– Нет, – решительно сказал Яков Мендель. – Мы одна семья. Что бы мы ни решили, мы решим вместе. Все мы, вместе.
– Я за то, чтобы идти на восток. Поговори с матерью – она умная женщина.
– Делай то, что считаешь нужным, – прошептала Шурка Деворе, когда она поняла план своего шурина. – Ицхак слабенький. Он не выдержит трудной дороги.
Яков Мендель посмотрел на свою дочь и покачал головой.
– Надо подождать. Может, посоветуемся с Авраамом. Он всегда знает, что делать.
Девора посмотрела на Шурку, прижимавшую к себе маленького сына.
– Как только наш Ицхак окрепнет, мы обязательно пойдем, – сказала Тайба. – Нам нужно начать готовиться.
– Как?! – в отчаянии воскликнула тетя Алинка. – Они даже лошадей у нас забрали!
– Не волнуйся, меня запряжешь, – пытался развеселить ее муж, засмеялся и, подражая лошадиному ржанию, начал бегать по комнате.
И все разразились хохотом.
– Пока мы еще можем смеяться, все будет в порядке, – присоединился к общему веселью Яков Мендель. – Мы справимся. Шуркин друг, Париц Любосковиц, обещал нам помочь. Когда твой Авраам в следующий раз приедет, мы решим, что нам делать.
Принятие коллективного решения вселило в них новый оптимизм, в котором они так отчаянно нуждались. Они дождутся окончания зимы и отправятся в путь.
В следующую субботу, день отдыха, их планы резко изменились. Небо в то утро было голубым и ярким, белые бабочки порхали вокруг цветов. Дедушка Яков Мендель рассказывал маленькой Ирене сказку, а Шурка кормила Ицхака, сидящего у нее на коленях. Он научился сосать палец, который мать обмакивала в молоко. Молоко принес их друг Париц.
Спокойствие благословенной субботы, спокойствие святого дня. Спокойствие, которое было внезапно нарушено.
От звуков приближающихся солдат, зловещего эха их шагов по мостовой у каждого, кто это услышал, застыла кровь в жилах. Кто-то крикнул, и кто-то ему ответил. Их крики нельзя было спутать ни с чем.
«Евреи! – кричали солдаты. – Там евреи». И шаги приближались.
Они смотрели друг на друга в оцепенении, не смея вымолвить ничего, что могло бы выдать их страх. Собравшись все вместе, сбившись в единое целое, они молились в глубине души тому, кто мог бы спасти их, кто спас бы их от того, что могло бы случиться. В одно мгновение спокойствие святого дня было разрушено.
Они все слышали это – грохот выстрелов, а затем – оглушительную тишину. Мир будто бы замер. Прошла еще доля секунды, прежде чем они услышали душераздирающие крики. Не в силах пошелохнуться, они прислушивались. Потом они услышали постепенно удаляющиеся торжествующие голоса солдат, о чем-то радостно переговаривающихся друг с другом.
Один из них запел веселую песню, остальные подхватили.
Прошло еще несколько минут, прежде чем дедушка Яков Мендель осмелился выглянуть в окно. Он жестом подозвал дядю Якова Менделя подойти, прижался лицом к стеклу, обхватил голову двумя руками, и слезы потекли по его лицу.
– Что случилось? – спросила Тайба у мужа. – В кого стреляли?
– Что случилось? – добавила тетя Алинка.
– Не сейчас, – сказал Яков Мендель и отогнал женщин от окна.
– Что случилось, Яков Мендель? Скажи мне!
– Нет времени для разговоров. Берите Руську, Шломо, Шурку и детей, и все спускайтесь в подвал.
– Но что происходит?..
– Немедленно! – закричал он в голос. – И сидите там, пока я не скажу вам выходить.
– А ты, папа? – спросила Шурка.
– Замолчи! Делай, что тебе говорят, и побыстрее!
– Яков Мендель… – Тайба попыталась приблизиться к окну, но он остановил ее. Все, что она успела увидеть, это талит, или молитвенная накидка, запятнанная кровью.
– Кто?.. Боже, Яков Мендель, кого они застрелили?
– Не задавай вопросов, времени нет. Поторопись, женщина.
По цвету его лица и ярости в голосе Тайба поняла, что произошло что-то ужасное и лучше не лезть с вопросами.
Она поспешила к Шурке и выхватила из ее рук маленького Ицхака. Он тут же начал плакать, ища молоко, которое у него отобрали. На мгновение Шурка попыталась протестовать, чтобы забрать ребенка обратно, но Тайба велела ей поспешить за ней.
Вся семья собралась в подвале, как и приказал Яков Мендель. Они обнимали друг друга и плакали.
Ицхак, словно все понимая, не плакал, а маленькая Ирена не отходила от матери ни на шаг. Она знала, без объяснений, что должна молчать, не задавать вопросов и не мешать взрослым.
Дети все понимают. Они умеют быстро взрослеть.
Через час оба Якова Менделя вернулись в дом. Шурка навсегда запомнила звук их шагов. Тяжелых. Медленных. Это был плохой знак. Они спустились в подвал и тяжело сели. Их руки были покрыты грязью, а на лицах была великая скорбь. В подвале царила тишина, и никто не осмеливался спросить, что они видели.
– Это Лейбка… – наконец прошептал Яков Мендель.
Никто не осмеливался спрашивать. Все слушали.
– Они ворвались и начали стрелять, как будто эти люди были бешеными собаками, прямо во время молитвы.
– Где был этот Бог, которому они молились? – Тайба закрыла лицо руками, и только ее рыдания нарушали тишину. – Вот что я только хочу знать – Бог, который на небе, покинул нас?..
– А дети? – вздрогнула Шурка. – А дети?
Яков Мендель закрыл лицо руками.
– Говори.
– Все, кто там был… трое детей, Шулик, Йосеф и Мордехай. Они расстреляли их всех. Они не пожалели даже самых
